– Кто захочет работать здесь, под землей?
– Никто. Поэтому он и свободен.
Харри остановился перед железной дверью, вставил в нее ключ, повернул и дернул за ручку.
– Не открывается? – спросил Виллер.
– Разбухла.
Харри уперся ногой в стену рядом с дверью и дернул.
На них пахнуло теплой влажностью и запахом каменного подвала. Харри жадно вдохнул его. Возвращение в Котельную.
Он нажал выключатель внутри помещения. После нескольких секунд раздумий длинная лампа на потолке замигала голубым. Когда напряжение стабилизировалось, они оглядели квадратную комнату с линолеумным полом, без окон, с голыми бетонными стенами. Харри бросил взгляд на Виллера. Ему было интересно, не приглушит ли вид рабочего помещения ту спонтанную радость, которую молодой полицейский испытал, когда Харри пригласил его в партизанскую группу. Вроде бы нет.
– Рок-н-ролл, – сказал Андерс Виллер и улыбнулся.
– Мы первые, поэтому можешь выбирать. – Харри кивнул в сторону трех письменных столов.
На одном из столов стояли кофеварка с подпалинами, емкость для воды и четыре белые кружки с написанными от руки именами.
Виллер только-только подключил компьютер, а Харри включил кофеварку, когда дверь снова рывком распахнулась.
– Ой, по моим воспоминаниям, она открывалась тяжелее, – рассмеялся Бьёрн Хольм. – А это Халлстейн.
Из-за спины Бьёрна Хольма показался мужчина в больших очках, с взъерошенными волосами и в клетчатом пиджаке.
– Смит… – произнес Харри, протягивая ему руку. – Я рад, что ты передумал.
Халлстейн Смит пожал руку Харри.
– Я слаб в реверсивной психологии, – сказал он. – Если речь об этом. Если нет, то ты – самый плохой телефонный продавец, какого я встречал. Во всяком случае, я впервые перезваниваю телефонному продавцу, чтобы принять его предложение.
– Нет смысла подталкивать кого-либо, нам нужны люди мотивированные, – заметил Харри. – Ты любишь крепкий кофе?
– Нет, лучше немного… я хочу сказать, я буду то, что пьете вы.
– Хорошо. Кажется, это твоя чашка. – Харри протянул Смиту одну из белых кружек.
Смит поправил очки и прочитал надпись маркером:
– «Лев Выготский»?
– А эта – для нашего криминалиста, – произнес Харри, протягивая другую кружку Бьёрну Хольму.
– По-прежнему «Хэнк Уильямс», – удовлетворенно прочитал Бьёрн. – Это значит, чашки три года не мыли?
– Водостойкая тушь, – ответил Харри. – Это твоя, Виллер.
– «Попай Дойл»? Кто это?
– Полицейский всех времен. Поищи информацию о нем.
Бьёрн повернулся к четвертой кружке:
– А почему на твоей кружке написано не «Валентин Йертсен», Харри?
– Наверное, по недосмотру. – Харри вытащил колбу из кофеварки и разлил кофе во все четыре чашки.
Бьёрн повернулся к двум другим лицам, на которых читался вопрос:
– Традиция предписывает, чтобы на наших кружках были написаны имена наших героев, а на кружке Харри – имя главного подозреваемого. Инь и ян.
– В общем, ничего страшного, – заговорил Смит, – но я просто хочу сказать, что Лев Выготский не является моим любимым психологом. Конечно, он был пионером, однако…
– Тебе досталась чашка Столе Эуне, – пояснил Харри и поставил на место последний стул, так что они образовали круг в середине комнаты. – Итак, у нас есть свобода, мы сами себе начальники, и мы ни перед кем не отчитываемся. Но мы держим в курсе Катрину Братт, а она – нас о своем расследовании. И давайте для начала каждый из нас совершенно честно скажет, что думает об этом деле. Основывайтесь на фактах и опыте, а не на интуиции, одной-единственной идиотской детали или абсолютно ни на чем. Ничто из того, что вы скажете, не будет впоследствии использовано против вас, и разрешается геройствовать. Кто хочет начать?
Все четверо уселись на стулья.
– Решаю, конечно, не я, – сказал Смит, – но, по-моему… э-э… начать должен ты, Харри. – Смит обхватил руками туловище, словно он замерз, несмотря на то что они сидели за стеной от котлов, обогревающих все здание тюрьмы. – Может, расскажешь, почему ты думаешь, что это не Валентин Йертсен?
Харри посмотрел на Смита, сделал небольшой глоток из чашки.
– Хорошо, я начну. Я не думаю, что это не Валентин Йертсен. Хотя такая мысль меня посещала. Убийца совершает два убийства, не оставив ни единого следа. Для этого требуется планирование и холодная голова. Но потом он внезапно совершает преступление и оставляет кучу следов и доказательств, указывающих на Валентина Йертсена. Есть в этом какая-то настойчивость, как будто преступник озабочен тем, чтобы раскрыть свою личность. И это, разумеется, пробуждает подозрения. Кто-то пытается манипулировать нами, чтобы указать на другого? В таком случае Валентин Йертсен – великолепный козел отпущения.
Харри посмотрел на остальных, отметил сосредоточенный взгляд широко раскрытых глаз Андерса Виллера, почти сонный взгляд Бьёрна Хольма, дружелюбные, приглашающие глаза Халлстейна Смита, будто он в данных обстоятельствах машинально вошел в роль психолога.
– Валентин Йертсен вполне очевидный подозреваемый, с его-то прошлым, – продолжал Харри. – Кроме того, убийца знает, что мы вряд ли найдем Валентина, поскольку мы уже долго пытались и не добились никакого результата. Или потому что убийце известно, что Валентин Йертсен мертв и захоронен. Потому что он сам его убил и похоронил. Потому что тайно погребенный Валентин не сможет развеять подозрения предоставлением алиби или чем-то подобным, но из могилы будет продолжать отвлекать внимание от альтернативных преступников.
– Отпечатки пальцев, – возразил Бьёрн Хольм. – Татуировка с лицом демона. ДНК на наручниках.
– Хорошо. – Харри сделал еще один глоток. – Отпечатки убийца мог оставить, отрезав палец от руки Валентина и принеся его в Ховсетер. Татуировка может быть фальшивой копией, которая легко смывается. Допустим, волоски на наручниках – от трупа Валентина Йертсена, а наручники оставлены намеренно.
Тишину Котельной нарушил только последний всхлип кофеварки.
– Вот ведь блин! – рассмеялся Андерс Виллер.
– Это прямиком вошло в мой список десяти лучших теорий заговора от параноидальных пациентов, – заметил Смит. – Э-э… рассматривай как комплимент.
– И поэтому мы здесь, – сказал Харри, наклоняясь вперед. – Мы должны думать альтернативно, рассматривать возможности, мимо которых проходит следственная группа Катрины. Потому что они создали сценарий произошедшего, и чем больше группа, тем труднее ей отвлечься от главенствующих идей и выводов. Работа этой группы в чем-то напоминает религию: человек невольно думает, что столько окружающих его людей не могут ошибаться. Хорошо. – Харри поднял кружку без надписи. – Но они могут ошибаться. И они ошибаются. Постоянно.
