Харри отпустил кнопку, двери открылись, и Халлстейн Смит вышел из лифта.
Харри продолжал стоять в лифте, пока двери не начали закрываться, вставил между ними ногу, вышел и направился вслед за Смитом вниз по лестнице к Кишке, но тут у него в кармане завибрировал телефон.
Он принял звонок.
– Привет, Харри. – Низкий, но воркующий и дразнящий голос Исабеллы Скёйен не узнать было невозможно. – Ты снова на коне, как я слышала.
– Не могу с уверенностью сказать.
– Какое-то время мы скакали вместе, Харри. Было приятно. Могло быть еще приятнее.
– Мне кажется, что приятнее быть уже не могло.
– В любом случае столько воды утекло с тех пор, Харри. Я звоню, чтобы попросить об услуге. Наше коммуникационное бюро работает немного на Микаэля, и ты, возможно, видел, что «Дагбладет» только что опубликовала на своем сайте статью, наносящую ему значительный вред.
– Нет.
– Пишут, цитирую: «Город платит за то, что полиция Осло под руководством Микаэля Бельмана не в состоянии исполнять обязанности полиции, то есть ловить людей, подобных Валентину Йертсену. Настоящим скандалом является то, что Йертсен играет с полицией в кошки-мышки уже три года. Это свидетельствует о несостоятельности полиции. И теперь он уже не желает быть мышкой, теперь он продолжает игру как кошка». Что скажешь?
– Можно было написать и получше.
– Мы хотим, чтобы кто-нибудь выступил и публично объяснил, насколько несостоятельна эта критика в адрес Микаэля, чтобы напомнил о проценте раскрываемости крупных дел при Бельмане. Это должен быть человек, который сам участвовал в расследовании убийств и имеет авторитет. Поскольку ты сейчас преподаешь в Полицейской академии, тебя нельзя обвинить в том, что ты говоришь о своей больной матери. Ты идеальный кандидат, Харри. Что скажешь?
– Конечно, я помогу вам с Бельманом.
– Правда? Замечательно.
– Тем способом, которым я владею лучше всего. Я найду Валентина Йертсена. И этим я как раз сейчас очень занят, поэтому прошу меня извинить, Скёйен.
– Я знаю, что вы там напряженно работаете, Харри, но это ваше дело может занять некоторое время.
– А почему именно сейчас так срочно понадобилось подправить репутацию Бельмана? Позволь мне сэкономить время нам обоим. Я никогда не буду стоять перед микрофоном и говорить текст, написанный пиарщиком. Если мы положим трубки прямо сейчас, то сможем сказать: у нас состоялся цивилизованный разговор, который не закончился тем, что мне пришлось послать тебя ко всем чертям.
Исабелла Скёйен громко рассмеялась:
– Хорошо держишься, Харри. Все еще помолвлен с той соблазнительной черноволосой юристкой?
– Нет.
– Нет? Может, выпьем как-нибудь вечером?
– Мы с Ракелью больше не помолвлены, потому что мы женаты.
– Ага. Смотри-ка! А это нам помешает?
– Мне – да. А для тебя это, наверное, вызов?
– Женатые мужчины – лучшие, они никогда не доставляют неприятностей.
– Как Бельман?
– Микаэль чертовски мил, и целуется он лучше всех в этом городе. Но мне уже наскучил этот разговор, Харри, поэтому я отключаюсь. У тебя есть мой номер.
– Нет, у меня его нет. До свидания.
– Хорошо, но если ты не хочешь петь дифирамбы Микаэлю, могу ли я, по крайней мере, передать ему привет и сказать, что ты с радостью наденешь наручники на этого бедного извращенца?
– Говори что хочешь. Великолепного тебе дня.
Связь прервалась. Ракель. Он забыл, что она ему звонила. Он искал ее номер и ради смеха размышлял о предыдущем разговоре. Если бы приглашение Исабеллы Скёйен сработало каким-либо образом, возбудился бы он хоть немного? Нет. Да. Немного. Имеет ли это какое-нибудь значение? Нет. Это означает так мало, что он даже не стал задумываться, какая он свинья. Не в том дело, что он не был свиньей, но вот это крошечное возбуждение, этот непроизвольно возникший, почти вымышленный кусочек сцены – ее длинные ноги и широкие бедра, – появившийся и тут же исчезнувший, не был достоин обвинительного приговора. Нет, черт возьми. Он отказал ей. Хотя он знал, что именно из-за отказа Исабелла Скёйен позвонит ему снова.
– Телефон Ракели Фёуке. Вы говорите с доктором Стеффенсом.
Харри ощутил покалывание на затылке.
– Это Харри Холе. Ракель там?
– Нет, Холе, ее нет.
У Харри перехватило горло, и подкралась паника. Лед треснул. Он сосредоточился на дыхании.
– Где она?
Во время последовавшей за его вопросом паузы, которая, как показалось Харри, была намеренной, он успел подумать о многом. И из всех выводов, автоматически сделанных мозгом, был один, который он наверняка запомнит. Что сейчас все прекратится, что у него больше не будет того единственного, чего он желал. Что сегодняшний и завтрашний дни будут копией вчерашнего.
– Она в коме.
В растерянности или в полном отчаянии мозг пытался сказать ему, что кома – это название страны или города.
– Но она пыталась дозвониться до меня. Меньше часа назад.
– Да, – сказал Стеффенс. – А вы не ответили.
Глава 18
Понедельник, день
Бессмысленно. Харри сидел на жестком стуле и пытался сосредоточиться на том, что говорил мужчина, сидящий за письменным столом. Но слова имели столь же мало смысла, как и птичьи трели за открытым окном позади мужчины в очках и белом халате. Бессмысленно, как синее небо, как решение солнца именно в этот день греть жарче, чем на протяжении нескольких предыдущих недель. Бессмысленно, как плакаты на стенах, где были изображены люди с красной кровеносной системой и серыми органами, и как висевшее рядом с плакатами распятие с истекающим кровью Христом.
Ракель.
Она была единственным, что имело смысл в его жизни.
Ни наука, ни религия, ни справедливость, ни лучший мир, ни наслаждение, ни опьянение, ни отсутствие боли, ни даже счастье. Только эти шесть букв. Р-а-к-е-л-ь. Если бы ее не было, это бы не значило, что на ее месте была бы другая. Если бы не было ее, не было бы никого.
И не было никого лучше ее.
Они не могут отнять у тебя никого.
Так что в конце концов Харри прервал поток слов:
– Что это означает?
– Это означает, – сказал главный врач Джон Д. Стеффенс, – что мы не понимаем. Мы знаем, что почки работают не так, как надо. Это происходит по ряду причин, но, как я и говорил, мы уже исключили наиболее очевидные.
– Но что вы думаете?
– Синдром, – ответил Стеффенс. – Проблема в том, что их существуют тысячи, один малоизвестнее и реже другого.
– И это значит?..
