– Я понял! – ответил я попу. – Но чего ты от меня хочешь?
Дело оказалось, впрочем, совсем простым. Воровские казаки разграбили церковь, в которой настоятелем был жалобщик. И он недолго думая прибыл с претензией ко мне.
Говоря по совести, первым моим побуждением было послать служителя церкви. Дескать, Господь терпел и нам велел, но, поразмыслив, я ответил ему, что он может искать пропажу в моем лагере, и, где бы он ни нашел, я обязуюсь ее выдать.
Увы, из всех вариантов выпал самый неприятный. Искомая икона была опознана в добыче благородного кирасира фон Торна, родственника покойного Мэнни. Я по одной этой причине оказывал этому парню покровительство, чувствуя себя виноватым перед его семьей. И вот поди же ты, именно в его добыче отыскалась злополучная икона, отождествляющая всех псковских святых.
– Господин фон Торн! – объявил я городу и миру. – Сию икону необходимо вернуть истинному владельцу, посему извольте назвать вашу цену.
Доблестный кирасир поразмыслил и со свойственной всему семейству Торнов обстоятельностью заявил, что за икону хочет ни много ни мало чин фенрика и тысячу талеров. Сумма не то чтобы являлась для меня неподъемной, но при себе таких денег не было, и я, соскочив с коня, сорвал с иконы оклад и отдал серебряную пластину фон Торну, а деревянную часть попу. Когда фон Торн попробовал возмутиться, я отдал ему повод своего коня и объявил, что он будет моим залогом.
– Дайте мне вернуться в Новгород, и у иконы будет новый оклад, а вашему коню будет завидовать сам Делагарди! – заявил я присутствующим.
Забегая вперед, могу сказать, что оклад у иконы появился гораздо позже, а мой конь так и остался у фон Торна.
Зима выдалась на славу. Никто не знал, что по льду Чудского озера можно проехать на санях, особенно польские гарнизоны в Эстляндии. Вот ей-богу, дикие люди! Я ведь здесь осенью уже побывал, казалось бы, следовало поберечься, но нет.
Среди жителей Пскова, как это ни странно, нашлись желающие пойти ко мне на службу. Во-первых, молодые люди, которым мало что светило в жизни, останься они в родном городе. Средневековье – оно везде средневековье, хоть в Мекленбурге, хоть в Пскове. Если твой батюшка кузнец, то и тебе быть кузнецом, а если бондарь, то бондарем. А если у тебя наклонности к отцовскому делу нет, так это никому не интересно. И вот тут появляется заморский герцог со товарищи. Люди его одеты, обуты, сыты, пьяны и нос в табаке. В общем, нашелся местный атаман, сколотивший ватагу из таких вот неприкаянных. К самозванцу они каким-то чудом не прилепились, в городе никому не нужны были, разбойничать пока совесть не позволяла, ну вот и нашли друг друга два одиночества. В смысле – я их, а они меня. Атамана сего звали весьма символично Кондратием, впрочем, символично только для меня. Нет пока такого выражения «хватил кондрашка»!
[11] Но я так думаю, что еще будет.
Как я уже говорил, форсировали Чудское озеро на санях, нанятых в окрестных деревнях. Дело это, кстати, не совсем простое. Лед везде разный – где твердый, как камень, а где можно и провалиться ненароком, как псы-рыцари в свое время. Собственно, мне местные для того и нужны были. Оказавшись на вражеском берегу, мы пошли форсированным маршем в сторону Дерпта, пустив псковских ватажников в авангарде, а за нашими спинами неожиданно запылали рыбачьи деревушки и хутора. Оказывается, у перевозивших нас крестьян накопилось много вопросов к своим соседям, и они решили воспользоваться удачным моментом, чтобы их задать. Честно говоря, не ожидал, но, как говорится, война все спишет. Однако тревога, поднятая раньше времени, в нашей ситуации не есть гут. Так что я и следующие за мной драгуны и кирасиры пришпорили коней.
Когда ночью трое всадников постучали в ворота Дерптского замка, это вызвало разве что досаду караульных.
– Кого черт принес? – раздался простуженный голос из бойницы.
– Срочное сообщение пану воеводе! – последовал ответ. – Открывайте скорее, дело не терпит отлагательства!
– К черту срочное сообщение, которое не может потерпеть до утра!
– Эй, служивый, ты, верно, плетей захотел? Мы бы и подождали до утра, да вот шведы, разоряющие округу, ждать не будут!
– Кому это вы грозите плетьми? Да будет вам известно, что я шляхтич древнего, хоть и обедневшего, рода и не позволю…
– Матка бозка! Да кто же это доумился поставить на часах шляхтича, да еще такого бестолкового! Ты хоть на поединок меня вызови, да только дай воеводу предупредить об опасности, а то шведы всю Эстляндию ограбят, пока мы с тобой тут препираемся.
В надвратной башне послышался какой-то шум, пока наконец караульщики не решили, что от трех всадников беды не случится. Впрочем, открывать ворота они не стали, а пустили путников в малую калитку, куда с трудом можно было протиснуться одному человеку.
– Это кто посмел Каминьского назвать бестолковым, да еще угрожать поединком! – воинственно воскликнул один из караульных, когда мы с Боликом проникли внутрь башни.
При этом шляхтич принял воинственную позу, что в сочетании с простуженным голосом и довольно непритязательной внешностью делало его чрезвычайно комичным. Его товарищ, очевидно старший, впрочем, одернул своего подчиненного и спросил меня:
– С кем имею честь, ясновельможный пан?
– Великий герцог Мекленбургский к вашим услугам, господа! – с поклоном ответил я, выхватывая стилет.
Старший караула, имени которого мы так и не узнали, умер мгновенно, а воинственному Каминьскому Болеслав недолго думая двинул латной перчаткой в ухо. Рука у моего офицера тяжелая, а уж одетая в это ужасающее подобие кастета…
Потом мы, впустив через калитку Кароля и нескольких драгун, занялись воротами. Тяжелые створки, окованные железными полосами, были закрыты с помощью большого бревна, играющего роль засова, и опутаны цепями, в свою очередь замкнутыми на замок. Открыть его было делом отнюдь не простым. Впрочем, мы не стали тратить время на замок, а, воспользовавшись заранее принесенным инструментом, стали рубить цепь. Когда звонкие удары молотом по зубилу, разносившиеся по замку, привлекли внимание прочих стражников, мы уже закончили с цепью и дружными усилиями тянули бревно из петель. Поднялась тревога, и к воротам отовсюду бежали вооруженные люди, встреченные нашими выстрелами. Наконец нам удалось открыть сначала одну створку, а затем и вторую. В освободившийся проход двинулись драгуны, а затем и кирасиры. В считаные минуты замковый двор был наполнен дерущимися людьми. Яростные крики атакующих перемежались со стонами умирающих, а сухой грохот выстрелов перекрывал яростный лязг сабель. Казалось, в маленьком городке разверзся сущий ад. Застигнутые врасплох поляки яростно сражались и один за другим падали на мерзлую землю, обагренную кровью. И над всей этой вакханалией лился беспокойный звон колокола какой-то кирхи.
К утру все было кончено, над древним городом, основанным еще Ярославом Мудрым, был поднят шведский флаг. Выслушав доклад о потерях и трофеях, я принялся диктовать победную реляцию. Давно заметил, что самые удачные слова приходят в голову, когда сражение едва закончилось. Еще бурлит адреналин в крови, а вражеская кровь на клинке не до конца просохла, и слова сами собой ложатся в красивые чеканные фразы. Если писать на другой день, предварительно успокоившись, так не получится.
