– Аквавит, откуда?
– Да Петерсон привез на «Марте», когда я из Стокгольма возвращался.
– Погоди, а что же ты, пройдоха эдакий, мне не рассказал сразу про сына?
– Так я подумал, что принцесса Катарина вашему высочеству и так отписала, так чего я лезть буду?
– Вот всегда бы вы так помалкивали!
– Дозволь войти, княже, – раздался певучий голос за пологом.
– Входи, Настенька, – ответил я, узнав голос моей ключницы.
Пока Настя входила, почуявший неприятный разговор Клим испарился за пологом, прежде чем я успел добавить что-нибудь к уже сказанному. Но я не обратил на его уход никакого внимания, поскольку во все глаза смотрел на вошедшую.
– Заходи, Настенька, – повторил я, – мы с тобой и не поговорили толком, как вы приехали. Рассказывай, как добрались, не надо ли чего?
– Чудной ты человек, князь, – проговорила она серьезно, – я к тебе пришла спросить, не надо ли чего, а ты холопку о том спрашиваешь, заботу проявляешь.
– Не говори так, знаешь ведь, что ты для меня не холопка. Ты мне жизнь спасла, служишь верно, как же мне о тебе не заботиться?
– Ты, князь, мне больше чем жизнь спас, ты мне не дал в грехе пропасть, душегубством занимаясь. Да и на том дворе тогда, я чаю, и без моей помощи справился бы. Ну да не будем о том, скажи, не надо ли тебе чего, может, помыться после трудов?
– Что, и баня уже готова?
– Ну, баня покуда не построена, однако слуг у тебя много, воды они, дармоеды, нагрели, лохань, какую ты ванной называешь, Клим вместе со всем припасом привез. Прикажи только, и все сделаем.
– И то верно, вели приготовить.
Не прошло и четверти часа, как Настя доложила мне, что ванна готова. Поставили ее в большом приделе моего шатра. Я быстро зашел за ширму, загораживавшую здоровую бадью, игравшую роль ванны, и, быстро раздевшись, с наслаждением погрузился в воду. Настя тем временем подобрала мою одежду и, посетовав на ее заскорузлость, кинула ее в чан.
– Совсем запамятовал, – подал я голос из бадьи, – как гостья наша?
– Ксения-то? Все как ты велел, княже, место ей отвели, одежду подобрали, бог даст, никто ее не признает.
– А пошто не спрашиваешь, кто она да откуда, неужели не интересно?
– Так я тебе не жена, князь, чтобы расспрашивать, захочешь – сам расскажешь, не захочешь – от тебя ведь не допытаешься. Или ты желаешь, чтобы она тебе чистое белье, как помоешься, принесла?
Я, услышав нотку ревности в ее голосе, обернулся и увидел, что она уже в одной рубашке стоит рядом с моей импровизированной ванной, приготовившись, очевидно, мыть мне волосы.
– Еще чего придумаешь? Да и не собираюсь я до того, как помоюсь, терпеть, ну-ка иди сюда, глупая, я тебя кой месяц не видел.
– Ой, князь, срам-то какой, а услышит кто…
– Не кричи – и срама никакого!
– Ага, не кричи, с тобой эдак не получается…
– Господи, да замолчишь ты?..
Вечером, когда Настя уже ушла, ко мне заявились мои приближенные. Походный раскладной стол ломился от наваленной на него снеди, а посреди него стоял изрядный кувшин вина. Жестом я указал пришедшим садиться и, дождавшись, когда они займут свои места, поднялся и, налив каждому в кубок вина, провозгласил:
– Друзья мои, так уж случилось, что я только сейчас узнал о том, что у меня родился сын и наследник. Я нахожусь далеко от своей семьи, но это единственное, что меня огорчает. Я рад, что я нахожусь в кругу моих друзей, с которыми могу разделить радость, и ни за какие сокровища мира не променял бы сейчас вашу компанию на королевский дворец. Мой мальчик еще очень мал, но он уже сейчас сын герцога, внук и племянник королей. Но знайте, когда он подрастет и спросит меня, чем я особенно дорожу в жизни, я покажу ему не свою корону и не свое княжество, я покажу ему вас и скажу: сын мой, если я чего и добился в жизни, то это потому, что рядом были эти люди!
Клим, Кароль и Казимир дружно вскочили и подняли вслед за мной свои кубки. Мы осушили их, чтобы тут же наполнить. Мои ближники были явно растроганы моими словами, и каждый хотел высказать мне свою благодарность в ответ. Я улыбался им и пытался представить себе, каково это – быть отцом. Когда благодарность улеглась и мы смогли отдать должное усилиям повара, ко мне подвинулся Клим и, пользуясь тем, что Казимир и Кароль заняты едой, шепнул:
– Совсем запамятовал, ваше королевское высочество, когда мы шли в Стокгольм, был сильный встречный ветер, отнесший нас к берегам Померании.
– Эко вас закружило, – хмыкнул я, вцепившись зубами в куриную ножку. – Ты это к чему?
– Да в Дарлов мы заходили.
– И что? – мгновенно бросил я жевать.
– Да ничего, ваше высочество, просто узнали мы, что тетя ваша княгиня Агнесса Магдалена, с которой вы тогда в Данциге повстречались, от бремени разрешилась.
– Вот как? – напряженно спросил я. – И кто же родился?
– Мальчик, ваше высочество, Иоганном Альбрехтом Посмертным назвали.
– Ты видел его?
– Скажете тоже, кто же нам княжича-то покажет. Придворная дама приходила, как ее, госпожа Катарина фон…
– Нойбек?
– Ага, она самая. Просила обрадовать – дескать, брат двоюродный у вас появился.
Я пристально посмотрел Рюмину в глаза, пытаясь определить, знает ли он, кто на самом деле отец моего полного тезки, но глаза Клима были настолько наивными, что я сразу понял: даже если и не знает, то догадывается.
– А знаешь, Клим, – сказал я Рюмину, немного подумав, – чего это мы сами празднуем? Надо русских бояр на пир позвать – все же это не только королю племянник, но и их будущему царю, если они Карла Филипа выберут. И чтобы стол не хуже этого был!
– Ваше высочество, тяжко это будет…
– Особенно тебе, друг мой, потому как, кроме тебя, это поручить и вовсе некому.
– Почему это?
– Ну как тебе сказать, докладываешь не вовремя, языком, бывает, много болтаешь. Слово-то оно серебро, а молчание – золото! Внял ли? Да и некому больше, сам посуди, Кароль прост больно для таких дел, а Казимира попы в оборот взяли.
Через два дня в моем лагере состоялся торжественный пир в честь рождения сына и наследника, на который были приглашены все мало-мальски значимые лица из лагеря ополченцев. На площадке перед моим шатром стояли наскоро сколоченные столы и лавки для приглашенных. Посредине располагался отдельный стол для меня и самых важных персон, к нему примыкали, образуя букву «П», еще два для прочих бояр. Обладающих этим высоким званием, как оказалось, было почти полтора десятка. Вокруг стояли столы для менее родовитых дворян и прочих персон вроде казачьих атаманов. Угостить такую ораву в разоренной Москве было задачей нетривиальной, но мы справились. Кое-чем помог Минин, но главным организатором был Клим, откуда-то пригнавший целую отару овец, которые и пошли на угощение. Пришлось вспомнить все известные мне способы приготовления мяса и мобилизовать всех кашеваров моего регимента. Так или иначе, праздник удался. Бояре оценили выправку и единообразное обмундирование и вооружение моих солдат, а также то, что рассадили их согласно местническому обычаю. К слову сказать, князь Пожарский, бывший довольно худородным на фоне Куракиных, Шереметевых, Долгоруких и Бутурлиных, сидел в самом конце стола для ВИП-персон. Недавно вернувшемуся Вельяминову и вовсе светило сидеть вместе с прочими дворянами, практически рядом с казаками, но он ловко вывернулся, став распорядителем за столом, командуя разносящими слугами и подливая вино за главным столом. К моему удивлению, это было куда почетнее, нежели сидеть где-нибудь в конце стола. Как мне потом пояснил Клим, Аникита таким образом сам себя произвел в кравчие, а эта должность куда выше стольника. Вопрос – а у кого будет кравчим Вельяминов? – повис в воздухе.
