Когда они выходили на привокзальную площадь, у Ричарда земля закачалась под ногами. Вероятно, причиной тому была жара и влажность, которая душила всякий раз, когда он оказывался под открытым небом. А может, его расстроили воспоминания или холодность Элизабет? Так или иначе, до Ричарда словно впервые дошло, что, собственно, происходит. Не важно, что там думала Элизабет. Он любил сына не меньше, даже если часто с ним спорил, особенно в последние недели. Все попусту. Он и до нее пытался достучаться, но Элизабет затыкала уши, не желала знать, в какую опасную игру ввязался в Китае их сын. Ричард неоднократно просил ее поговорить с Майклом в надежде, что тот послушает хотя бы мать, раз уж мнение отца для него ничего не значит. Но Элизабет трясла головой. Он всегда сомневался в Майкле, неудивительно, что тот теперь от него отворачивается. Он должен больше доверять сыну. В конце концов, это Майкл принял решение перенести производство в Китай, он нашел Виктора Тана и спас «Аврору».
Ричард Оуэн чувствовал, как у него увлажняются глаза, как подступает комок к горлу. Может, Элизабет была права и он действительно недооценил сына? Но теперь никаких слез. Он просто не может позволить себе этого, ни перед женой, ни тем более перед китайцами.
В машине висела гнетущая тишина. Китаец сидел рядом с водителем. Элизабет отстранилась, не позволяя взять себя за руку. Когда стояли в пробке, Ричард посмотрел в окно и не увидел вокруг ничего, кроме строительных площадок. Проезжая часть перерыта, равно как и тротуар. Через шестиполосную трассу проложен деревянный пешеходный мостик. За опоясывающим целый квартал дощатым забором вздымались в небо краны. Нижние этажи серых небоскребов стояли в бамбуковых лесах. «Весь Китай – строительная площадка! – восхищался Майкл в электронном письме. – Жаль, что мы производим не цемент и не сталь».
Возле здания полицейского управления их поджидала целая делегация. Хотя для Ричарда Оуэна все китайцы были на одно лицо. Темные костюмы, белые рубашки, черные волосы и неизменное удивление в глазах, как будто впервые видят иностранца. Двое чиновников приветствовали его по-английски. Их рукопожатие оказалось вялым, как будто Ричард сжал в ладони кусок пудинга. Сотрудник консульства назвал их имена, которые Ричард сразу же забыл. Китайцы пялились на него, ждали, что он скажет. Но что здесь было говорить? Ричард жалел, что с ним нет Тана. Так захотела Элизабет. Виктор Тан ей нравился, тем не менее она решительно отвергла мысль пригласить его на опознание. А сегодня утром впервые заявила, что Тан ей неприятен. Так ничего и не объяснив. Ричард не удержался и ввязался в спор. Потому что именно знакомство с Виктором Таном окончательно убедило его когда-то принять роковое решение о переносе производства.
Уже первая их встреча в Гонконге, в отеле «Регент», произвела на Ричарда яркое впечатление. По-английски Тан говорил почти без акцента. Он четыре года учился в школе бизнеса в Гарварде и за это время успел поездить по стране. Историю США Тан знал, пожалуй, лучше самого Ричарда, не говоря о Майкле, и был без преувеличения влюблен в эту страну.
Два запланированных деловых обеда вылились в целый день совместных прогулок, который закончился китайским ужином и посещением бара-караоке, где под теннессийский виски горланили «My way» Фрэнка Синатры.
В Висконсине Ричарду не поверили бы: китаец, который воспроизводит наизусть целые отрывки из «Декларации независимости» и Геттисбергской речи Авраама Линкольна, который усматривает идейное родство политики Дэн Сяопина и Рональда Рейгана и подкрепляет свое мнение множеством цитат.
– Мы похожи, – повторял Тан. – Американский менталитет есть апология алчности, и в Китае говорят: «Богат – значит славен».
Тан полагал, что китайцам следует перенимать американский опыт, и сейчас они как никогда готовы к этому.
– Американская мечта, мистер Оуэн, – это стиль жизни. Сегодня ею грезят миллионы китайцев, и их число растет, верьте мне.
Именно это Оуэн и делал: он верил Тану. Ричард знал, что значит этот исполненный решимости взгляд. Он достаточно спорил и пил с этим китайцем, чтобы окончательно прийти к главному выводу: с ним можно вести дела.
Где же был Тан, когда в темном, сыром подвале человек в забрызганном кровью халате откинул с лица покойника грязную простыню? И все взгляды тотчас устремились в сторону Ричарда, и даже Элизабет замерла в дверях, как будто он и был убийца.
Никогда в жизни Ричард не чувствовал себя таким одиноким.
Разумеется, на носилках лежал Майкл. Ричард даже не предвидел, он знал об этом все это время. Что же это такое у Майкла с головой? Господи боже мой!.. У него вынули кусок черепа! Что они с тобой сделали, Майкл? Ты был прав, мне не следовало игнорировать твое мнение. Но почему ты никак не хотел угомониться? Почему тебе всегда было мало?
Ричарду хотелось кричать, колотить себя по голове. Броситься к сыну, схватить его, убежать с ним, только бы не оставлять на этом жалком ложе. Или хотя бы коснуться его, в последний раз погладить по руке. Но он твердо решил не терять присутствия духа. Никаких слез. Только не здесь, не перед китайцами.
XII
Виктор Тан сидел в своем пятисотом «мерседесе», настолько новом, что даже опытному водителю, не говоря о самом Тане, потребовалось немало времени, чтобы освоиться со всеми его переключателями и функциями. Шофер то и дело ругался, нажав не на ту кнопку, пока хозяин не выдержал: приказал держать себя в руках и сделать погромче музыку. Китайская брань плохо гармонирует с бетховенской «Крейцеровой сонатой».
– Я сказал громче… еще громче…
Медленное вступление зазвучало необыкновенно чисто. Без щелканья, перестукиваний и прочих фоновых шумов, которые обычно заполняют салон автомобиля, словно невидимой ватой. Мотор работал настолько неслышно и неощутимо, что Тан почувствовал себя в концертном зале. Этот дуэт фортепиано и скрипки всегда помогал ему сосредоточиться.
Его беспокоил Ричард Оуэн. Тот звонил вчера вечером, вернувшись из Шэньчжэня. Они обменялись приветственными репликами, но потом голос Оуэна сорвался, и он ударился в плач. Осторожные утешения Тана не возымели действия, в конце концов американец повесил трубку.
Тан не ожидал такой реакции. Особенно после разговора, который состоялся у него со стариком Оуэном на прошлой неделе. После всех споров и ссор между отцом и сыном, особенно ожесточенных накануне гибели Майкла. Тан никак не мог понять, что означают эти слезы. Одно дело – шок, вполне естественный после опознания тела собственного ребенка. Другое дело – если разом открылись все старые раны. Последнее опаснее, Тан знал это из собственного опыта.
Тан взглянул на циферблат: оставалось менее часа. В офисе фабрики у него была назначена важная встреча с начальником полиции, секретарем партийной организации управления, важным чиновником из мэрии и председателем комиссии по расследованию убийств. Тан хотел еще раз намекнуть им, что их версия несчастного случая, мягко говоря, неубедительна. Что Элизабет Оуэн будет настаивать на вскрытии тела в США или Гонконге. Это убийство, и оно не должно остаться безнаказанным. Миссис Оуэн не оставит их в покое, пока преступник не будет схвачен. Им нужен подозреваемый, с убедительным мотивом, и чем скорей, тем лучше. Найти его нетрудно после всего того, что за последние несколько недель произошло на фабрике. И чем дольше будет тянуться следствие, тем больше опасность, что делом займутся гонконгские СМИ, а там проснутся и китайские газетчики, и американское посольство в Пекине. Делегаты дипломатического представительства, особенно агенты ФБР с их каверзными вопросами, – последнее, что им сейчас нужно. Убийство должно быть раскрыто уже сегодня, на худой конец, завтра. В Шэньчжэне и на родине, в Сычуани, у Тана много завистников, которые только и ждут удобного момента столкнуть его в пропасть и поделить между собой его маленькую империю.
