Он даже не извинился. Как же она ненавидела этот его холодный голос!
Завершив разговор, Кристина долго сидела на стуле с мобильником в руке. Слезы сами текли по щекам, и она снова почувствовала себя пятилетним ребенком, которого бросили все. Она была маленькой и беззащитной, и жизнь утекала у нее сквозь пальцы. Ее сын. Ее квартира. Ее фирма. Пол.
Нет! Кристина встряхнулась. Маленькой она была тогда, а сейчас она взрослая женщина, ей за сорок. Она сильна и не хочет быть жертвой. Она может принять решение.
Никто не заставит ее быть вместе с Полом. Он обидел ее, злоупотребил ее доверием, она не желает больше его видеть. Сейчас она встретит его у парома, чтобы сказать ему это.
На какое-то мгновение Кристину успокоили эти мысли, как человека, который слишком долго ждал неприятного известия, поэтому воспринял его с облегчением. Но готова ли она расстаться с Полом? Нет. Она любит его, и порвать с ним только из-за того, что он не в силах вынести ее чрезмерной заботы о нем, не выход. Нельзя отказываться от любви из-за боли, которую она приносит с собой. Это все равно что не любить из страха перед смертью. Потому что боль и смерть, в сущности, одно. И только ребенок не знает о том, что у луны есть обратная сторона.
Имеет ли она право сердиться на Пола? Он что-то говорил о том, что подозреваемый невиновен и у него алиби. Не требует ли она от него слишком многого? Способен ли он по-настоящему понять ее страх перед континентальными китайцами? Вообще, сколько нужно лет нормальному человеку, чтобы окончательно избавиться от страха? Пять? Десять? Двадцать? Страх – изобретение природы, естественная защитная реакция, но лишь на некоторое время. Дальше – заболевание, психоз. Кристине до сих пор кажется, что мужчины в форме китайской Народной армии имеют какое-то влияние на ее жизнь, но теперь это мания, которой действительно стоит бояться.
Кристина взглянула на часы. Через пятнадцать минут Пол сойдет на берег. Она схватила сумочку, объявила сотрудницам, что не знает, когда вернется, и выбежала из бюро.
В это время дня нечего было и думать поймать такси на Джонсон-роуд. Спотыкаясь на высоких каблуках, Кристина побежала через площадь в направлении Тайюань-стрит. Возле магазина опрокинула картонную коробку с детским платьем, налетела на кого-то в толпе, преследуемая проклятьями продавца, и на Куинс-роуд-Ист перехватила машину буквально из-под носа дородной мамаши с двумя детьми.
И наказание не заставило себя ждать. На Манью-стрит, в трехстах метрах от паромной переправы, они попали в пробку. Кристина и без того опаздывала уже больше чем на пять минут, поэтому, взяв туфли в руки, побежала, лавируя между машинами, в направлении пирса.
Пол увидел ее уже издали и пошел навстречу. Они обнялись. Кристина почувствовала, как остановилось его сердце и весь он замер, будто в ожидании бурных словесных излияний. Но Кристина молчала и только все крепче прижимала его к себе. Наконец его мускулы расслабились, а дыхание снова стало спокойным и ровным.
– Как насчет «Стар ферри»?
[8] У тебя есть время?
– «Стар ферри»? – удивленно переспросил он.
– Да, почему бы и нет?
Он кивнул, и они пошли мимо пирса, куда причаливали корабли с Ченг-Чау и Пенг-Чау, мимо рядов такси и автобусной остановки. Потом обогнули почту, вышли на площадь Коннот-плейс и через несколько минут достигли старого зелено-белого терминала, откуда отходили паромы на Чимсачёй. Они и раньше нередко пользовались этим видом транспорта, даже после того, как до гавани проложили ветку метро. Потом морские прогулки становились все реже, пока несколько лет назад не прекратились совсем. И сам этот паром казался Кристине пережитком давно ушедшей эпохи. Один только подъем на борт занимал больше времени, чем поездка на метро. Он был настолько медленным и неудобным, что одно его использование было бунтом против логики, против неписаных законов жизни этого города. Почему же Кристине захотелось на паром именно сейчас?
Они выбрали нижнюю палубу, без защитных бортов, всю пропахшую дизельным топливом и машинным маслом. Вибрации мотора отдавались дрожью в теле. Кристине казалось, что она чувствует движение каждого поршня.
– Помнишь, что я ответила тебе, когда ты спросил, о чем я мечтаю?
– Да, ты сказала, что живешь в Гонконге, поэтому не мечтаешь, а строишь планы.
– Верно. А помнишь, как ты тогда на это отреагировал?
– Я удивился и даже немножко пожалел тебя. Я сказал, что мечты – это прекрасно, а ты усмехнулась и покачала головой, словно не могла взять в толк, о чем речь.
– Все правильно. Так вот, несколько часов назад я поняла, о чем ты тогда говорил. Наверное, по-настоящему мечтать я еще не научилась, но это уже кое-что…
Пол кивнул и поднял глаза, как будто ожидая разъяснений или упреков. В том, что разрушил такое прекрасное начинание, что теперь-то она понимает, как была права и мечтам предаваться не стоит: они так легко рушатся.
Но Кристина молчала.
– И? – не выдержал Пол.
– Что «и»?
Он посмотрел на темную, почти черную воду:
– Полагаю, я должен тебе кое-что объяснить?
– Ничего ты не должен.
– Мне жаль, что так вышло с сегодняшним вечером и что мое обещание… – (Она прикрыла ему рот ладонью.) – Я мог бы…
Она тряхнула головой:
– Не надо ничего говорить. Я люблю тебя, этого достаточно.
Как будто доверие – это глупость.
Как будто у нас есть выбор.
XIX
Дэвид слышал, как Пол обулся, осторожно открыл дверь, спустился по лестнице. Потом пересек террасу, зашуршал гравием на тропинке в саду и скрипнул калиткой. Щелкнул замком и постоял немного, потом на дороге раздались его удаляющиеся шаги.
Все стихло. Только птицы щебетали да в саду под ветром поскрипывал бамбук. Дэвид и забыл, что бывает такая тишина. В Шэньчжэне в ушах все время стоял шум. Даже когда по утрам он лежал в постели рядом со спящей Мэй, с улицы вторгался грохот строительных площадок, гудение кондиционеров и истошные вопли посетителей борделя. Но тишина этого дома его пугала. Она растекалась в нем, поглощая мысли о Мэй, Поле и Майкле Оуэне и освобождая тем самым место для чего-то более страшного. «Тишина, – думал Дэвид, – не для тех, кто ищет забвения».
Он поднялся с дивана и огляделся в поисках чего-то такого, что могло бы его отвлечь. Дэвид заметил на столе вазу с цветами, по всему дому были расставлены свечи. Уж не собиралась ли Кристина навестить Пола сегодня вечером? В том, как Пол собирался ее встретить, Дэвид разглядел хороший знак. Отшельник повернулся лицом к жизни. Скорбящий не станет украшать комнаты. Но почему он не сказал, что ждет Кристину? Хотя Дэвиду от этого только легче. Знай он, что у Пола вечером свидание с женщиной, семь раз подумал бы, прежде чем докучать ему своими просьбами. Поэтому Дэвид был благодарен Полу за молчание.
