Беата распахнула глаза. Зазвонил домофон. Она застонала и встала с постели.
– Это я, – произнес голос в трубке.
– Я же сказала, что видеть больше тебя не хочу, – сказала Беата, дрожа от холода в своем тонком халатике. – Убирайся!
– Я сразу уйду, только прощения хочу попросить. Это был не я. Я не такой. Просто меня… какая-то дикая страсть обуяла. Будь добра, Беата. Всего пять минут.
Она помедлила. У нее онемела шея, да и синяки Харри заметил.
– У меня для тебя презент, – произнес голос в трубке.
Она вздохнула. Так и так встретиться им придется. Лучше уж здесь во всем разобраться, чем на работе разборки устраивать. Она нажала кнопку, плотно запахнула халатик и осталась ждать у двери, прислушиваясь к шагам на лестнице.
– Привет! – сказал он, увидев ее, и улыбнулся.
Широченной белозубой улыбкой Дэвида Хасселхоффа.
Глава 38
Fusiform gyrus
Том Волер протянул подарок, но постарался обойтись без прикосновений, отметив, как боязливо она держится, словно антилопа, почуявшая запах хищника. Он прошел мимо нее в гостиную и расположился на диване. Она последовала за ним и остановилась посреди комнаты. Он огляделся. Жилье свое она обустроила примерно так же, как и другие молодые женщины, в чьих квартирах ему частенько доводилось бывать: на свой лад, но безвкусно, уютно, но без изюминки.
– Откроешь? – спросил он.
Она сделала, как он сказал.
– Компакт-диск, – растерянно произнесла она.
– Это не просто диск, – поправил он, – это «Purple rain»
[58]. Поставь его, и все поймешь.
Волер внимательно разглядывал ее, пока она возилась со своим убогим музыкальным центром, который она и ее сестры по полу называют стереосистемой. Фрёкен Лённ красивой в прямом смысле слова не назовешь, может быть, по-своему обаятельной. Формы у нее не ахти – подержаться не за что, но тельце стройненькое и упругое. И ей нравилось то, что он выделывал с нею, она даже проявляла интерес к грубому сексу – в разумных пределах. Во всяком случае, в предварительных раундах, когда он слегка сдерживал себя. Да-да, они не ограничились одним свиданием у него дома. Что, собственно говоря, удивительно, ведь она совсем не в его вкусе.
Но как-то вечером, когда он отодрал ее по полной программе, она, как и большинство женщин, с которыми он встречался, не вполне восприняла правила игры. В определенной мере это ему нравилось, но обычно приводило к разрыву. Вообще-то оно ему только на руку. А Беата еще пусть спасибо скажет. Ей и вовсе могло не поздоровиться. За несколько дней до этого, когда они лежали в его постели, она вдруг рассказала, где видела его в первый раз.
– На Грюнерлёкка, – сказала она. – Дело было вечером, ты сидел в красной машине с опущенным стеклом, а мимо проходили толпы людей. Это случилось прошлой зимой.
Ее слова ошеломили Волера. В особенности потому, что, если память ему не изменяла, прошлой зимой в вечернее время он был на Грюнерлёкка только в ту субботу, когда они ухлопали Эллен Йельтен.
Заметив, как у него изменилось лицо, она сказала с торжествующими нотками в голосе:
– Я лица хорошо запоминаю. Fusiform gyrus. Это такая извилина в мозгу, благодаря ей человек запоминает лица. А у меня она развита до чрезвычайности. Меня в кунсткамере надо показывать.
– Наверное, – сказал он. – А что ты еще запомнила?
Он приподнялся на локтях, наклонился над ней, провел большим пальцем по горлу. И почувствовал, как кровь у нее в жилах забилась, точно у насмерть перепуганного зайчишки. Или, может, это у него пульс участился?
– Так ты, наверно, и того мужика запомнила? – спросил он.
И начал прикидывать, знает ли кто, что она была здесь сегодня вечером. Не проболталась ли она кому-нибудь об их отношениях, хотя он ее предупреждал? Есть ли у него мешки для мусора в кухонном шкафу?
Она повернулась к нему и удивленно улыбнулась:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты узнаешь того мужика, если, к примеру, тебе покажут его фотографию?
Она посмотрела на него долгим взглядом. Осторожно поцеловала.
– Ну? – спросил он и выпростал другую руку из-под одеяла.
– Мм. Нет. Он стоял спиной ко мне.
– Но может, помнишь, как он был одет? Я имею в виду, на случай, если тебя попросят опознать его.
Она покачала головой:
– Веретеновидная извилина помогает запоминать только лица. В остальном мой мозг функционирует совершенно нормально.
– Но ты ведь запомнила цвет машины, в которой я сидел?
Она засмеялась и прижалась к нему:
– Наверное, потому что мне понравилось то, что я увидела.
Он медленно убрал руку у нее с шеи.
Два дня спустя он проверил ее по всем пунктам программы. И ей не понравилось то, что она видела. И то, что слышала. И то, что чувствовала.
«Dig if you will the picture of you and I engaged in a kiss – the sweat of your body covers me…»
[59]
Беата приглушила звук.
– Чего ты хочешь? – спросила она и опустилась в кресло.
– Я же сказал. Попросить прощения.
– Ты уже попросил. Так что подведем под этим черту. – Она демонстративно зевнула. – Я вообще-то лечь собиралась, Том.
Он чувствовал, как его начинает обуревать гнев. Не тот, что огненно-красной лавой сметает все преграды и ослепляет, а тот, что, вздымаясь белой лавиной, придает мысли ясность и силу.
– Отлично. Тогда перейду к делам. Где Харри Холе?
Она рассмеялась. Принц сорвался на фальцет.
Том закрыл глаза, чувствуя, как наливается силой от бешенства, словно наполнившего его сосуды ледяной освежающей водой:
– Харри звонил тебе в тот вечер, когда исчез. Он переслал тебе сообщения. Ты его связная, единственный человек, на которого он сейчас может положиться. Так где он?
– Я и вправду очень устала, Том. – Она поднялась с кресла. – Если у тебя еще есть вопросы, на которые ты не получишь ответа, то давай отложим этот разговор на завтра.
Том Волер не тронулся с места:
– У меня сегодня случился разговор с охранником в Бутсене. Харри побывал там вчера вечером, из-под носа у нас улизнул, хотя мы всю уголовку на ноги подняли. Ты знала, что Харри заодно с Расколем?
– Ума не приложу, о чем ты говоришь и какое все это имеет отношение к делу.
