Губы у Расколя дрогнули, но он не произнес ни звука.
Харри провел рукой по лицу:
– Последний мазок на свой шедевр она нанесла, нажав на спуск.
– Но почему? – прошептал Расколь.
– Анна была человеком крайностей. Она решила отомстить всем, кого считала виновными в том, что утратила смысл своей жизни. Любовь. А виновными были Албу, Гуннеруд и я. И вы, то есть семья. Говоря коротко, победила ненависть.
– Bullshit
[72], – сказал Расколь.
Харри обернулся, сорвал со стены фотографию Расколя и Стефана и положил ее на середину стола:
– Ведь в вашей семье всегда побеждала ненависть, не так ли, Расколь?
Расколь запрокинул голову, осушил стакан и широко улыбнулся.
События следующих секунд отложились в памяти Харри точно при ускоренной съемке. По истечении этих секунд он оказался лежащим на полу в железных объятиях Расколя, обхватившего его за шею. Глаза жег выплеснутый в лицо кальвадос, от его вони было не продохнуть, а к горлу приставлена бутылка с отбитым горлышком.
– Знаешь, что может быть хуже высокого давления, спиуни? – прошептал Расколь. – Только слишком низкое. Так что лежи тихо.
Харри сглотнул и попытался что-то сказать, но Расколь еще сильнее сжал ему горло, и он смог только застонать.
– Сунь Цзы весьма прозрачно говорит о любви и ненависти, спиуни. В войне побеждают и ненависть, и любовь. Они неразделимы, точно сиамские близнецы. А проигрывают ярость и сочувствие.
Расколь еще больше усилил хватку.
– Моя Анна никогда бы не выбрала смерть. – голос его дрогнул. – Она любила жизнь.
Харри наконец-то удалось произнести, вернее, прошипеть несколько слов:
– Так же – как – ты – свободу?
Расколь чуть ослабил хватку, и Харри с хрипом наполнил воздухом ноющие легкие. Стук собственного сердца отдавался у него в голове. Но по крайней мере, он снова слышал шум проезжавших мимо машин.
– Ты сделал выбор, – прохрипел Харри. – Ты сдался властям, чтобы искупить вину. Никто тебя не понял, но это твой выбор. То же самое сделала Анна.
Харри попытался пошевелиться, но Расколь сильнее прижал бутылку к его горлу:
– У меня на то были свои причины.
– Я знаю, – сказал Харри, – инстинкт искупления вины столь же силен, как и инстинкт мщения.
Расколь не ответил.
– А ты знаешь, что Беата Лённ тоже сделала свой выбор? Она поняла, что ничто уже не вернет ей отца. Ярость ее прошла. Она просила передать тебе привет и сказать, что прощает тебя. – Осколок царапнул его по коже. Раздался такой звук, словно рядом кто-то писал на грубой бумаге. Медленно выписывая свои последние слова. И оставалось только поставить точку. – Так что теперь твой черед выбирать.
– Между чем выбирать, спиуни? Оставить тебе жизнь или нет?
Харри перевел дыхание, стараясь не терять выдержки:
– Освободить Беату Лённ. Рассказать, что же произошло в тот день, когда ты застрелил ее отца. И освободить себя самого.
– Самого? – Расколь засмеялся своим легким смехом.
– Я нашел его, – сказал Харри. – То есть его нашла Беата Лённ.
– Нашла кого?
– Он живет в Гётеборге.
Смех Расколя мгновенно оборвался.
– Уже девятнадцать лет, – продолжил Харри. – С той самой поры, как узнал, кто настоящий отец Анны.
– Ты лжешь! – крикнул Расколь и занес руку с бутылкой над его головой.
У Харри пересохло во рту, он закрыл глаза. А когда снова открыл, встретил остекленевший взгляд Расколя. Оба тяжело дышали.
Расколь прошептал:
– А… Мария?
Харри сумел заговорить только со второй попытки:
– От нее нет никаких известий. Кто-то говорил Стефану, что несколько лет назад ее видели вместе с бродячим табором в Нормандии.
– Стефану? Ты говорил с ним?
Харри кивнул.
– С чего бы это он стал говорить с таким спиуни, как ты?
Харри попытался пожать плечами, но у него не получилось:
– Сам у него спроси.
– Спроси… – Расколь недоверчиво уставился на Харри.
– Симон привез его вчера. Он в соседнем вагончике. У полиции к нему есть претензии, но у наших ребят указание не трогать его. Он хочет поговорить с тобой, Расколь. Так что тебе выбирать.
Харри просунул ладонь между шеей и острым краем бутылки. Но Расколь на сей раз не пытался помешать ему подняться. Только спросил:
– Зачем ты это сделал, спиуни?
Харри пожал плечами:
– Ты позаботился о том, чтобы суд в Москве не отнял у Ракели Олега. А я даю тебе шанс не потерять единственного оставшегося из твоих. – Он положил наручники на стол. – Независимо от твоего выбора, считаю, что мы квиты.
– Квиты?
– Ты помог мне с женой и сыном. А я тебе – с братом.
– Я слышал, что ты сказал. Но что это значит?
– Это значит, что я выложу все, что мне известно об убийстве Арне Албу. И мы будем преследовать тебя всеми возможными способами.
Расколь поднял бровь:
– Тебе проще не впутывать меня в это дело, спиуни. Сам знаешь, вам на меня ничего не повесить, так зачем же стараться?
– Затем, что мы полицейские, – ответил Харри, – а не хихикающие наложницы.
Расколь долго смотрел на него. Потом коротко кивнул.
В дверях Харри оглянулся. Согнувшись, худощавый человек сидел за пластиковым столом, и тень скрывала его лицо.
– Времени у вас до полуночи, Расколь. В полночь ребята отвезут тебя обратно.
Сирена «скорой» прорезала шум уличного движения на Финнмарк-гате, то повышая, то понижая звук, словно пыталась отыскать верный.
Глава 46
Медея
Харри осторожно толкнул дверь в спальню. Он словно бы почувствовал запах ее духов, но такой слабый, что, возможно, он просто всплыл у него в памяти. Огромная кровать возвышалась посреди комнаты, словно древнеримская галера. Харри сел на матрас, положил руки на прохладное белоснежное белье, закрыл глаза и почувствовал, что он словно бы покачивается на длинных ленивых волнах. Здесь ли Анна ждала его в тот вечер? Раздался резкий звонок. Он посмотрел на часы. Ровно семь. Это оказалась Беата. Эуне позвонил пару минут спустя. Лицо его с двойным подбородком порядком покраснело после подъема по лестнице. Тяжело дыша, он поздоровался с Беатой, и они втроем прошли в гостиную.
– Значит, ты можешь определить, кто изображен на этих портретах? – спросил Эуне.
