Новости не содержали никаких новостей. Набившие оскомину рефрены: крестовый поход на Восток, возмездие Западу. Они выключили телевизор и поставили пластинку «Стоун Роузес»
[74], которую Харри, к своему изумлению и удовольствию, обнаружил в ее собрании. Времена юности. Тогда больше всего поднимали ему настроение наглые английские пацаны с гитарами и театрализованными эффектами. Теперь ему нравились «Kings of Convenience»
[75], мелодии у них пусть и медленные, но хоть чуть-чуть не такие заунывные, как у Донована
[76]. И «Стоун Роузес» на малой громкости. Печально, но факт. А возможно, необходимо. Жизнь развивается словно по спирали. Он закрыл окно и дал самому себе обещание при первой возможности взять с собой Олега в море ловить крабов.
«Down, down, down», – слышалось из динамиков бормотание «Стоун Роузес». Ракель нагнулась вперед и отхлебнула вина.
– Это древняя история, – прошептала она. – Два брата влюблены в одну женщину, это ведь само по себе сюжет для трагедии.
Они сплели руки и молча прислушивались к дыханию друг друга.
– Ты любил ее? – спросила она.
Харри долго думал, прежде чем ответить:
– Не помню. Я тогда жил… как в тумане.
Она погладила его по щеке:
– Знаешь, какая мысль меня угнетает? Что эта женщина, которую я никогда не встречала и не видела, пробралась в твою квартиру и видела нас троих на фотографии из Фрогнерсетерена на твоем зеркале. И при этом знала, что все разрушит. А ведь вы, судя по всему, любили друг друга.
– Мм. Она спланировала все еще до того, как узнала о вас с Олегом. Подпись Али оказалась у нее еще летом.
– Кстати, представь себе, как ей, левше, трудно было подделать подпись.
– А я об этом даже не думал. – Он обхватил голову руками. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Что, если мне попросить отца сдать нам на лето дом в Ондалснесе? Погода там обычно дерьмовая, но зато есть эллинг и весельная лодка – от деда остались.
Ракель засмеялась, и Харри прикрыл глаза. Он любил ее смех. И подумал, что, если больше не наделает глупостей, ему, возможно, повезет слышать этот смех еще очень долго.
Харри проснулся будто от толчка. Вскочил с постели, пытаясь унять дыхание. Ему что-то приснилось, но сон не запомнился. Сердце колотилось так, словно вместо него установили какой-то бешеный барабан. То ли он снова оказался под водой в бассейне в Бангкоке? Или перед убийцей в люксе сасовского отеля? Голова разламывалась.
– Что случилось? – пробормотала в темноте Ракель.
– Ничего, – прошептал Харри. – Спи!
Он прошел в ванную и выпил стакан воды. Из зеркала на него смотрело осунувшееся, мертвенно-бледное лицо. За окном поднялся ветер. Ветви огромного дуба хлестали стену дома. Били его по плечам. Щекотали затылок, так что волосы встали дыбом. Харри снова наполнил стакан и медленно осушил его. Теперь он вспомнил. Вспомнил, что ему приснилось. Пацан, сидящий на краю крыши и болтающий ногами. Он не пошел на урок. Сочинения за него писал младший брат. Он показывал возлюбленной брата те места, где они играли детьми. Харри приснился сюжет трагедии.
Когда он снова забрался под одеяло, Ракель спала. Он уставился взглядом в потолок и стал ждать наступления предрассветных сумерек.
Часы на ночном столике показывали 05.03, когда он не выдержал, поднялся, позвонил в справочную и узнал номер домашнего телефона Жана Хью.
Глава 48
Генрих Ширмер
Беата проснулась после третьего звонка. Она повернулась на бок и посмотрела на часы. Четверть шестого. Она осталась в постели, решая, как лучше, – встать и послать его к дьяволу или притвориться, что ее нет дома. Раздался еще один звонок, такой настойчивый, что стало ясно – он не уймется.
Она вздохнула, встала с постели, надела халатик и подняла трубку домофона.
– Да?
– Сорри, что звоню так поздно. Или, вернее, рано.
– Убирайся к черту, Том.
Последовала долгая пауза.
– Это не Том, – произнес голос. – Это я, Харри.
Беата тихонько выругалась и нажала кнопку.
– Сил не было валяться без сна, – сказал Харри, войдя в квартиру. – Речь о Забойщике.
Он устроился на диване, а Беата меж тем исчезла в спальне.
– А история с Волером, как уже было сказано, меня совершенно не колышет! – крикнул он в открытую дверь спальни.
– Как ты сам говоришь, это уже было сказано! – крикнула она в ответ. – Кроме того, он отстранен.
– Я знаю. Меня вызывали на допрос в Службу внутренней безопасности на предмет моего участия в деле Альфа Гуннеруда.
Она вернулась в спальню в джинсах и белой майке с короткими рукавами и остановилась перед ним. Харри поднял на нее взгляд.
– Имелось в виду, что я его отстранила, – сказала она.
– Что-о?
– Он распоследнее дерьмо. Но хоть ты и прав, это еще не значит, что ты можешь рассказывать об этом каждому встречному.
Харри склонил голову набок и прикрыл один глаз.
– Мне повторить? – спросила она.
– Да нет, – ответил он, – мне кажется, я все понял. А если не каждому встречному, а другу?
– Кофе?
Беата не успела повернуться в сторону кухни, как ее лицо залилось краской. Харри поднялся и последовал за ней. У столика на кухне стоял только один стул. На стене висело деревянное плаке, на котором розовыми буквами была выведена одна из «Речей Высокого»:
Прежде чем в дом войдешь,
все входы ты осмотри, ты огляди, —
ибо как знать, в этом жилище недругов нет ли
[77].
– Ракель вчера вечером навела меня на две мысли, – сообщил Харри и прислонился к кухонному столу. – По ее словам, история о двух братьях, влюбленных в одну женщину, – это сюжет классической трагедии. А еще она удивилась, как левше Анне удалось скопировать подпись Али, вернее, каких трудов ей это стоило.
– Ну и что? – Она высыпала мерную ложечку кофе в кофеварку.
– Тронн Гретте дал нам несколько школьных тетрадей Льва, чтобы сравнить его почерк с почерком самоубийцы. Ты не помнишь, по какому предмету?
– В общем-то, нет, помню только, что тетради были его. Я проверила. – Она налила в кофеварку воды.
