– Это мое личное дело, не находите?
– А мы ведем дело об убийстве, господин Гретте.
Гретте повернулся к Беате и смерил ее долгим взглядом:
– Вас наверняка еще никто не любил. Я прав?
Лицо Беаты помрачнело.
– Немецкие ювелиры в Сан-Паулу считаются лучшими в мире, – сказал Гретте. – Я купил то кольцо с бриллиантом, которое было на Стине, когда она умерла.
Пришли двое санитаров и забрали Гретте. Наступило время обеда. Харри и Беата проводили его взглядом, стоя у окна и ожидая, когда санитар и их выведет из здания.
– Весьма сожалею, – сказала Беата. – Я вела себя глупо… я…
– Все в порядке, – попытался успокоить ее Харри.
– Мы всегда проводим проверку финансовых дел всех, кто имеет отношение к ограблению, однако здесь я, похоже…
– Я же сказал, Беата, все в порядке. Никогда не жалей о том, о чем спросила, – только о том, о чем не спросила.
Наконец явился санитар и выпустил их из комнаты.
– Сколько времени он еще пробудет здесь? – спросил Харри.
– В среду его отошлют домой, – откликнулся санитар.
В машине по дороге к центру Харри спросил у Беаты, почему санитары всегда именно «отсылают домой» поправившихся пациентов. Они ведь не обеспечивают их перевозку, да и куда именно ему ехать, пациент решает сам. Так почему бы не говорить «отпустить домой» либо «выписать»?
У Беаты не было никаких мыслей на этот счет, и Харри, поглядев на сумрачное небо, подумал, что начинает становиться старым ворчуном. Прежде он был просто ворчун.
– Он изменил прическу, – сказала Беата. – И надел очки.
– Кто?
– Санитар.
– Да? А не похоже было, что вы знакомы.
– Мы и не знакомы. Однажды я видела его на пляже у Хука. И в «Эльдорадо». И на Стортингс-гате… По-моему, лет пять назад.
Харри с интересом посмотрел на нее:
– Я и не знал, что это твой тип мужчины.
– Вовсе и не мой, – сказала она.
– Ах да, – спохватился Харри. – Как же я забыл, ведь у тебя в этом смысле мозги набекрень.
Девушка улыбнулась:
– Осло – маленький городишко.
– Ах вот как? Сколько раз ты видела меня, прежде чем пришла на работу в Управление?
– Один раз. Шесть лет назад.
– И где же?
– По телевизору. Ты тогда распутал это дело в Сиднее.
– Хм. Должно быть, это произвело на тебя впечатление.
– Помню только, мне было досадно, что из тебя сделали героя, хотя на самом-то деле ты облажался.
– То есть?
– Ты должен был отдать преступника под суд, а не убивать его.
Прикрыв глаза, Харри подумал о том, какой вкусной будет первая затяжка, когда он закурит, и даже потрогал пачку во внутреннем кармане. Вытащив сложенный листок бумаги, он показал его девушке.
– Что это? – спросила она.
– Та страничка, на которой Гретте что-то черкал.
– «Прекрасный день», – прочла она вслух.
– Он написал это тринадцать раз. Немного напоминает «Сияние», да?
– «Сияние»?
– Да ты знаешь – фильм ужасов. Стэнли Кубрик. – Харри бросил беглый взгляд на девушку. – Там Джек Николсон сидит в отеле и раз за разом пишет на листке одну и ту же фразу.
– Я не люблю фильмы ужасов, – тихо сказала она.
Харри повернулся к ней и хотел что-то сказать, однако счел за лучшее промолчать.
– Ты где живешь? – спросила она.
– В Бишлете.
– Это по дороге.
– По дороге куда?
– В Уппсал.
– Да? А там где?
– Ветландсвейен. Прямо возле станции. Знаешь, где находится Йорнслёкквейен?
– Да, там на углу еще такой большой желтый деревянный дом.
– Точно. В нем я и живу. На втором этаже. На первом живет мать. Я выросла в этом доме.
– Я тоже вырос в Уппсале, – признался Харри. – Может, у нас есть общие знакомые.
– Наверное. – Беата посмотрела в боковое окно.
– Надо бы выяснить, – заметил Харри.
Дальше они ехали молча.
Ближе к вечеру поднялся ветер. К югу от Стада обещали бурю, а на севере страны – расширение строительства. У Харри появился кашель. Он достал свитер, который мать связала для отца, а отец в свою очередь преподнес ему в качестве рождественского подарка несколько лет спустя после ее смерти. «Странно, и чего это я о нем вспомнил?» – подумал Харри. Он разогрел макароны и котлеты, а потом позвонил Ракели и начал рассказывать ей о доме, в котором вырос.
По ее немногочисленным репликам он понял, что ей приятно слушать его рассказ о том, что ему было так близко. Об играх, о маленьком комоде. О том, как он выдумывал истории, глядя на узоры ковра, как будто это были сказки, записанные с помощью хитрого кода. О ящике в комоде, который, по договоренности с матерью, был исключительно его собственностью и к которому она никогда не прикасалась.
– Я хранил там свои карточки с изображениями футболистов, – рассказывал Харри. – Автограф Тома Лунда. Письмо от Сёльви – девочки, с которой встречался летом во время поездки в Ондалснес. А позже – первую пачку сигарет. Потом – пачку презервативов. Она так и пролежала у меня нераспечатанной, пока не истек срок годности. Они так пересохли, что, когда мы с сестрой попытались их надувать, они все полопались.
Ракель смеялась, а Харри все рассказывал и рассказывал, нарочно, чтобы слышать ее смех.
Потом он долго бесцельно расхаживал по комнате. В новостях было все то же, что и вчера. Расширение строительства под Джелалабадом.
Харри прошел в спальню и включил компьютер. Пока он, потрескивая, загружался, Харри увидел, что пришло еще одно сообщение. Когда он прочел адрес отправителя, пульс его участился. Он открыл сообщение.
Привет, Харри.
Игра началась. В соответствии с заключением патологоанатома ты вполне мог быть там, когда она умерла. Так, значит, ты поэтому продолжаешь все скрывать? Что ж, не так уж глупо. Хотя все и выглядит как обычное самоубийство. Но ведь кое-что не стыкуется, верно? Следующий ход твой.
C#MN
Харри едва не подпрыгнул от грохота и с удивлением обнаружил, что это он сам со всей силы ударил ладонью по столу. Он осмотрелся в темной спальне. Харри был зол и испуган, однако больше всего его раздражало ощущение, что отправитель… где-то рядом. Харри приложил все еще ноющую ладонь к экрану монитора. Холодное стекло остудило кожу, и в то же время он почувствовал тепло, как будто там, внутри, был кто-то живой.
