В средневековой Западной Европе само поступление в вассалы оформлялось в виде торжественного акта коммендации, т. е. посвящения в службу
[699]. Во время этой церемонии вассал произносил клятву верности и обещание честного и ревностного служения своему сюзерену. Присяга вассала сюзерену получила название «оммаж»
[700]. На Руси обрядовая сторона вассалитета и связанные с ней «правила игры» не были развиты. Их отсутствие располагает думать, что в России вассально-сюзеренных отношений не было вообще. Такой вывод покажется правомерным, если сводить сущность вассалитета в церемонии оммажа. Но вассалитет мог закрепляться и в других формах. В статье «Вассалитет», опубликованной в СИЭ, говорится: «В Рус. гос-ве в ср. века вассальные отношения существовали лишь между великими и удельными князьями»
[701]. Удельные князья не приносили оммажа великому князю. Вместе с тем их подвассальное положение ясно вырисовывается из источников, прежде всего из междукняжеских договорных грамот. Л. В. Мининкова находит признаки существования вассалитета в Киевской Руси
[702]. В северо-западной и северо-восточной Руси XIV–XVI вв. прослеживается несколько разных линий вассалитета.
Во-первых, сами великие князья Руси были в XIII–XV вв. вассалами ордынских ханов, которые не раз отправляли их в те или иные походы под командованием своих «послов» и полководцев. Но и ордынские ханы являлись де-юре вассалами. Их сюзереном был «великий хан» в Каракоруме, столице монгольской империи. Что же касается русских великих князей XIV–XVI вв. – московского, тверского и рязанского, – то они могли вступать в сюзеренно-вассальные отношения не только с удельными князьями, но и между собой. Если один из них оказывался при этом победителем, а другой – побежденным, первый выступал в роли «старейшего», а второй – «молодшего». Для различения политических статусов князей в договорах использовалась терминология родства. Так, в московско-тверском договоре 1484–1485 гг., заключенном после очередной победы Москвы, Иван III определяет тверского великого князя Михаила Борисовича как своего «брата молодшего» (т. е. вассала): «Имети ти меня, великого князя Ивана Васильевича всея Руси, братом старейшим. И моего сына, великого князя Ивана, имети ти себе братомъ стареишимъ»
[703]. Поскольку при заключении договоров стороны скрепляли их крестоцелованием, «старейший» партнер мог воспринимать крестоцелование «молодшего» как своего рода оммаж.
В каждом договоре великого князя с удельным фиксировалось «старшинство», или сюзеренитет, первого по отношению ко второму и приводился длинный перечень вассальных обязательств, которые великий князь налагал на удельного. Отношения Новгорода с князьями в XIII–XIV вв. можно также рассматривать как вассальные. Междукняжеские договоры позволяют говорить еще и о вассалитете бояр, вольных слуг и служебных князей. Бояре были обязаны нести военную службу с тем князем, кого они избрали своим сюзереном. Но, видимо, не всегда сюзерен и глава княжества, где находилась вотчина боярина, были одним и тем же лицом. Например, если боярин служил тверскому князю, а земли имел в Московском княжестве, эти земли подлежали суду и дани московского князя, а тверской не имел на них права. Подданство по земле одному князю могло сочетаться с вассальной службой другому князю. Получался разрыв между землей и службой, возможность существования вассалитета без лена, но с частной вотчиной в другом княжестве. Впервые запрещение выезжать с вотчинами коснулось служебных князей (1428)
[704].
Введение принципа службы с поместья или с вотчины в условиях единого Русского государства конца XV–XVI вв. способствовало созданию корпуса великокняжеских (царских) вассалов. Кое-кто из них получал жалованные грамоты на поместья, которые оформляли одновременно вассалитет и иммунитет.
Низший слой вассалов составляли светские «слуги» монастырей (например, Тормосовы, тесно связанные в начале XVI в. с Троице-Сергиевым монастырем) и приближенные «люди» светских землевладельцев – такие, как, например, некий Ворона, «человек» князя Ивана Борисовича Моложского, разыскивавший своих беглых холопов в Угличском уезде около 1520–1522 гг.
[705] Определение этого княжеского вассала как «человека» князя типично для лексики и менталитета того времени и напоминает старофранцузское употребление слова homme (человек) в значении «вассал»
[706].
Таким образом, несмотря на отсутствие в средневековой Руси церемонии оммажа, в ней все-таки нельзя не заметить наличия отношений вассалитета-сюзеренитета на разных социально-политических уровнях – от ордынских ханов и великих князей до слуг и «людей» духовных и светских землевладельцев.
Изучение истории иммунитета показывает, что предоставление привилегий монастырям и светским лицам делало из грамотчиков политическую опору той власти, которая осуществляла эти пожалования. Вместе с тем привилегии не только радовали, но и определенным образом привязывали иммуниста к сюзерену, вызывали желание защищать честь и достоинство щедрого князя. Данный тип отношений нельзя полностью отождествлять с вассалитетом, который основан на военном союзе двух контрагентов. Однако по своему характеру эти отношения близки к вассалитету и могут быть определены как квазивассалитет.
