Из проблем политической истории белее позднего времени вновь (после выхода монографий А. А. Зимина и С. Б. Веселовского) подверглась монографическому исследованию опричнина. Автор книги о ней, Р. Г. Скрынников, попытался детально проследить политику Ивана IV, начиная с эпохи «Избранной Рады» до 1568 г. Р. Г. Скрынников считает, что опричнина была вызвана к жизни «столкновением между монархией и могущественной титулованной аристократией». До 1566 г. она имела «ярко выраженную антикняжескую направленность», а «массовая конфискация княжеских вотчин привела к подлинному крушению княжеско-вотчинного землевладения в первые же месяцы опричнины»
[1015]. Автор говорит о разрушении землевладения ростово-суздальских, стародубских и других княжат. К несколько иным выводам о результатах земельной политики опричнины приходит Ю.Г. Алексеев: «Может создаться впечатление, что уничтожение крупного боярского землевладения – одна из целей политики правительства второй половины XVI в. Однако даже материалы Переславского уезда, сильно пострадавшего в опричнину, свидетельствуют, что крупная боярская вотчина как таковая пережила и опричнину, и последующие десятилетия. В самый разгар опричных опал и казней в Переславском уезде сохраняются вотчины князей Гагиных, Глинских и частично Замытских»
[1016].
В книге Р. Г. Скрынникова политическая история опричнины излагается в абстракции от социально-экономической проблематики, вследствие чего выдвинутые автором объяснения причин возникновения опричнины и ее эволюции кажутся недостаточно полными, а потому и недостаточно убедительными. Автор уклоняется от рассмотрения принципиальных споров по поводу сущности опричнины, имевших место в историографии, и ведет полемику лишь по частным вопросам, возвращаясь в целом к традиционному взгляду на опричнину как антикняжескую политику, правда, с хронологическим ограничением этого тезиса.
Настоящий обзор не смог, к сожалению, охватить все темы и сюжеты, затронутые в литературе 1965–1966 гг. Вне рассмотрения остались многие проблемы истории производительных сил, ремесла, города, внутренней и внешней торговли, политики и правового строя Российского государства, поднятые в опубликованных в эти годы трудах таких известных исследователей, как Г. Д. Бурдей, В. Д. Димитриев, А. Н. Кирпичников, А. Б. Кузнецов, В. А. Кучкин, Э.П. Либман, X. А. Пийримяэ, Г. С. Рабинович, З.И. Рогинский, Н.В. Синицына, Л. И. Тарасюк, Т. Г. Тивадзе, Б.Н. Флоря, А. Л. Хорошкевич, И.П. Шаскольский, С. О. Шмидт, П.Т. Яковлева и др. Автор не касался и специальных искусствоведческих работ, вышедших в тот же период и принадлежащих перу Г. К. Вагнера, М. А. Ильина, В. Н. Лазарева, Н.Е. Мневой, А. А. Тиц и др.
Наш взгляд на отечественную историографию 1965–1966 гг. отражает ограниченность источниковедческих и исторических интересов автора, который мог придать своему обзору аналитический характер лишь в тех частях, которые как-то соприкасались с предметом его собственных исследований.
Приложение 4
Эволюция зарубежных представлений о путях исторического развития феодальной России
В своем осмыслении исторического развития России историография ряда стран прошла несколько этапов. Задача настоящего очерка – проследить в главных чертах эволюцию взглядов зарубежных историков на феодализм в России.
Автор не претендует на исчерпывающий охват всей литературы. Нами привлекались лишь наиболее известные книги и статьи на английском, немецком, французском и русском языках. Некоторые из них были разобраны или упомянуты в статьях Л. В. Черепнина, В. Т. Пашуто, Л. В. Даниловой, В.П. Шушарина, А. Л. Хорошкевич и других советских исследователей
[1017]. Подходя к изучаемой иностранной литературе со своей задачей, т. е. ставя целью наблюдение эволюции взглядов на главную проблему феодальной истории России, мы уделяем основное внимание не критике отдельно взятых трудов, а раскрытию основных тенденций, наиболее характерных для того или иного этапа развития историографии.
В XIX в. в немецкой и французской литературе господствовало представление об особом пути исторического развития России, в корне противоположном западноевропейскому.
Посетивший Россию при Николае I прусский чиновник барон Август Гакстгаузен писал об отсутствии у русской аристократии феодальных традиций. Он говорил, что у русских дворян нет замков, они не прошли период рыцарства и феодальных отношений
[1018]. Альфред Рамбо в работе 1878 г. признавал, что в ΙΧ-ΧΙΙ вв. на Руси было такое же социальное неравенство, как и на Западе, и, что если бы не татарское нашествие, то объединение Руси произошло бы на той же политической основе, что и объединение Франции, т. е. не были бы до конца разрушены местная автономия, привилегии городов и права подданных; однако татарское иго привело к отрыву России от Запада и возникновению абсолютизма; Россия XVI–XVII вв. – восточное государство, не имеющее почти ничего общего с Европой
[1019].
Намного определеннее в начале 80-х годов XIX в. сформулировал основные признаки отличия России от Запада Анатоль Леруа-Болье.
С его точки зрения, Россия во всем отличалась от Запада в худшую сторону. Внутренние причины централизации и возникновения самодержавия русского типа Леруа-Болье видел в отсутствии буржуазии в городах и настоящей земельной аристократии в деревне. Страна, не имевшая городской буржуазии и земельной аристократии, была лишена классов, обладающих местным самоуправлением, т. е. таких классов, которые только и были способны обуздать самодержавие. Русское дворянство, в отличие от западного, всегда являлось лишь инструментом в руках государственной власти. Как дружинник, так и помещик были слугами государства. Участие в дружине долго сохраняло характер свободной службы, не связанной с землей, что помешало появлению феодализма. В удельном князе, а потом царе объединенной Руси характер частного собственника долго преобладал над характером суверена. Московия не имела ни феодализма, который вместе с идеей взаимности службы и обязанностей питал возникавшее правовое сознание, ни рыцарства, от которого пошло на Западе чувство чести, являвшееся, по мнению Ш. Л. Монтескье, основой монархии и поддерживавшее ощущение человеческого достоинства там, где свобода была подавлена. Россия не имела ни коммун, ни хартий, ни буржуазии, ни третьего сословия. Города, как таковые, отсутствовали. Московия являлась государством крестьян, а где нет городов, нет и цивилизации. Это страна без трубадуров, без схоластов и легистов, без реформации и ренессанса, без революции. Лишенная всего, что наполняло историю западных стран, история России кажется бедной, тусклой и пустынной, как ее плоские северные поля
[1020]. По мнению автора, из осуществленного государством закрепощения крестьян, начавшегося с конца XVI в., возникла господская власть, и русская знать «сегодня имеет то, что она не получила в средние века». Однако власть крепостника автор характеризует как «опеку» над подвластными крестьянами
[1021]. Вопрос о социально-политической роли земельных собственников в XVIII–XIX вв. остался у Леруа-Болье открытым.
