Концепции Гакстгаузена, Рамбо, Леруа-Болье в принципе мало чем отличаются от схем Η. М. Карамзина, А. Д. Градовского и ряда других русских историков.
Большое влияние на зарубежную историографию оказали работы Η. П. Павлова-Сильванского. В 1908 г. в Париже появилась книга Софьи Баумштейн «К проблеме русского феодализма». Несмотря на ученический характер этого произведения, привлекает внимание сама постановка вопроса о феодализме в России.
Баумштейн попыталась эклектически соединить взгляды Б. Н. Чичерина, В. О. Ключевского (о частнособственническом характере княжеской власти и др.) с концепцией Павлова-Сильванского. Она признает феодальную природу кормления и иммунитета на Руси, вполне соглашается с Павловым-Сильванским в том, что русский иммунитет идентичен западному. Поместье и феод автор считает аналогичными явлениями. По мнению Баумштейн, бояре и князья не были просто подданными князя-суверена, они были его вассалами; в XVI в. происходит сближение бояр с другими служилыми людьми, обе категории становятся идентичными западным вассалам. Баумштейн поддержала тезис Павлова-Сильванского о том, что не только в России существовало так называемое право отъезда (от одного сюзерена к другому): на Западе не было полного и повсеместного запрещения этого права. Следуя схеме Пауля Рота (1863 г.), указывавшего три характерных признака феодализма (вассалитет, бенефиций, сеньорию или суверенитет одних категорий свободных людей над другими категориями свободных людей) и руководствуясь аргументами Павлова-Сильванского, Баумштейн приходит к выводу, что Россия прошла через стадию феодального развития, но феодализм здесь развивался медленно вследствие нерегулярности процесса колонизации страны
[1022].
Более критически, но в целом тоже положительно воспринял концепцию Павлова-Сильванского немецкий историк Отто Хёцш. В статье, опубликованной в 1912 г., он высказал свое несогласие с позицией Π. Н. Милюкова и предшествующей славянофильской историографии и присоединился к тезису Павлова-Сильванского о том, что русская боярщина идентична французской сеньории и английскому манору, а иммунитетные привилегии, содержащиеся в русских грамотах XIII–XVI вв., совпадают с западными иммунитетами
[1023]. «Исследователи, – писал Хёцш, – которые, как В. О. Ключевский или Π. Н. Милюков, выступают против параллелей, придают большое значение тому, что русский вассалитет не носил территориального характера и существовало право отъезда из одного княжества в другое». На это Хёцш заметил, что, во-первых, случаи отъезда известны и на Западе, а во-вторых, в самой России право отъезда было сначала ограничено, а потом отменено
[1024]. Автор констатирует наличие в России признаков феодального государства: дробление государственной власти, сеньориальный характер власти земельного собственника, вассалитет, бенефиций
[1025]. Хёцш, однако, соглашался с теми историками, которые подчеркивали, что в русских отношениях момент служилой обязанности феодала по отношению к сюзерену был выражен гораздо сильнее, чем на Западе, в частности, в Германии, где не было чего-либо, подобного кормлению. Каролингскому графу, чья служба основывалась на ленном праве, в России соответствовал наместник. Но великокняжеский наместник не становился феодальным господином управляемого округа, так же, как боярин, пользующийся иммунитетом, не превращался в удельного князя. Другими словами, из ленного владения в Московии никогда не получалось самостоятельной территории
[1026]. Однако далее Хёцш писал: «Понятно, что когда на этом аспекте делается особенное ударение, различие картин в России и Германии выдвигается на передний план, и поэтому в учебниках истории русского права, например М. А. Дьяконова и Μ. Ф. Владимирского-Буданова, о ленном праве вообще ничего не говорится. Между тем, если отнести сравнение к периоду наиболее полного феодального развития в Московии (XIV и XV вв.), то заметно будет сильное согласование общих форм, внутри которых, впрочем, отдельные элементы имели различное значение»
[1027]. Отношения XVIII–XIX вв. Хёцш, очевидно, не считал феодальными. По его мнению, привилегии помещиков, превратившихся в частных собственников, носили лишь социальный и хозяйственный характер, а политически дворянство как сословие ничего не значило, будучи вытеснено чиновничеством
[1028].
Таким образом, в начале XX в. в традиционных представлениях об исключительном пути исторического развития России появляется заметная брешь. Некоторые зарубежные исследователи вслед за Павловым-Сильванским признают наличие в средневековой Руси феодализма, понимаемого, разумеется, лишь как политический институт.
В литературе 20-30-х годов XX в. тезис о русском феодализме сохраняется. В книге Эжена Шкафа (1922 г.) находим сопоставление русского поместья с каролингским бенефицием. Автор признает наличие вассалитета, иммунитета. По его мнению, феодализм появился уже в Киевской Руси, однако татарское иго задержало его развитие и способствовало укреплению московского самодержавия
[1029]. С большими оговорками (в духе Хёцша) признавал сходство русских явлений, особенно позднеудельного времени, с западным феодализмом немецкий автор Карл Штелин (1923 г.)
[1030].
П. Б. Струве считал поместье признаком феодализма и поэтому XVI–XVII вв. рассматривал как период существования феодализма в России
[1031]. В 30-х годах XX в. заметный вклад в изучение русского средневекового феодализма внес Александр Эк
[1032]. На богатом материале опубликованных источников Эк попытался конкретизировать учение Η. П. Павлова-Сильванского о русском политическом феодализме XIII–XVI вв. Он выступил с развитием тезисов Павлова-Сильванского о вассалитете, иммунитете и других политических институтах феодализма в средневековой Руси. Как и Павлов-Сильванский, Эк доказывал спонтанное происхождение иммунитета светских землевладельцев. Он не писал прямо о «феодализме» в средневековой Руси, но все содержание его работ ясно говорит о нем как последовательном стороннике концепции Павлова-Сильванского. Петр Евграфович Ковалевский заметил, что Эк применяет для характеристики средневекового периода русской истории понятия феодального права
[1033]. Марк Шефтель также подчеркнул, что Эк гораздо сильнее, чем С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, выделил черты общности русского средневекового строя с западноевропейским феодализмом
[1034].
