Острая нехватка боеспособных войск – вот каким было в действительности неизменное состояние византийского военного дела
[484].
Несмотря на демографическую катастрофу, вызванную бубонной чумой начиная с 541 г., не отсутствие здоровых мужчин боеспособного возраста было причиной этой нехватки. Численность большинства врагов империи (за исключением бедуинов, рассеянных по пустыне) уменьшилась в той же мере; кроме того, империя всегда могла вербовать новобранцев за своими пределами и зачастую поступала именно так. Даже высокая стоимость содержания военных сил не объясняет этой нехватки, поскольку империя часто откупалась от иноземных правителей золотом, которое могло бы пойти на содержание большего числа воинов.
Критическим ограничением выступала не нехватка людской силы и не отсутствие денежных средств, а выучка – или, скорее, время, необходимое для того, чтобы полностью обучить бойцов. Учитывая византийский стиль войны, бойцы, обладающие лишь элементарными навыками, были почти бесполезны в имперской армии. Она нуждалась в многосторонних профессиональных военных, входящих в состав сплочённых и хорошо обученных подразделений, готовых по команде выполнять различные практические задачи. Бойцам нужно было практиковаться во всех тактических приёмах снова и снова, чтобы достичь такого уровня мастерства, а для этого требовалось много времени. В современных армиях, включая армию и военно-морской флот США, солдат могут послать в бой через шесть месяцев после набора или даже раньше, тогда как византийские бойцы, не отслужившие года, считались всё ещё не готовыми к сражению. Вот как Прокопий объяснял тяжкие потери в сражении с персами:
…пали ещё восемьсот человек, отличившиеся в этом бою, а также почти все исавры со своими предводителями, не отважившиеся даже поднять оружие против врагов. Ибо они были совершенно неопытны в военном деле, потому что, совсем недавно отнятые от земледельческих работ, они впервые подверглись опасностям войны, прежде им совершенно неизвестным
[485].
Прокопий также упоминает о том, что 4000 человек, набранных во Фракии Велисарием для его второй итальянской кампании, были сочтены недостаточно подготовленными к битве спустя целый год – конечно, они потеряли много времени на переход, но начальная подготовка, о которой говорится в «Стратегиконе», несомненно, требовала по крайней мере шесть месяцев (в современной армии США этот срок составляет 16 недель или даже меньше)
[486].
Это создавало неразрешимую стратегическую проблему. Налогов, которые можно было собрать со скромных излишков примитивного сельского хозяйства, не могло хватить на постоянное содержание достаточного числа тренированных бойцов; но не было и смысла набирать юношей, когда они были нужны для войны с врагом, потому что их подготовка к войне заняла бы слишком много времени. Поэтому империи приходилось иметь дело с хронически недостаточным числом тренированных бойцов, и мы видим, что все тактические принципы, изложенные в «Стратегиконе», характеризуются стремлением избежать битвы на уничтожение.
Эта тактическая ориентация подчёркивается целым рядом максим:
После взятия многолюдного города необходимо согласиться отворить ворота, чтобы многие спаслись бегством, а не впали в отчаяние и безрассудство; это же следует делать и тогда, когда будет захвачен лагерь врагов
[487].
И ещё:
Окружив врагов, будет лучше оставить в кольце открытые промежутки для бегства, чтобы враги предпочли лучше бежать
[488].
Фронтин давал аналогичный совет, но его соотечественники-римляне обычно хотели, чтобы их осады завершились полным уничтожением врага и обращением в рабство тех, кто выжил, тогда как для византийцев стандартным было именно такое решение: оставить врагу путь к отступлению. Наконец, есть ещё одна рекомендация, в кратком виде облечённая в следующий принцип: «Хороший вождь никогда не вступит с противником в генеральное сражение, если только его не вынудят к этому серьёзные обстоятельства времени или дел»
[489].
Иными словами, даже в том случае, если численное и качественное превосходство несомненно и даже не приходится сомневаться в победе, это ещё не служит достаточной причиной для того, чтобы вступить в битву.
Если война на уничтожение отвергается, значит, должны быть иные способы сражения; и действительно, «Стратегикон» в немалой мере состоит из перечисления двух альтернатив: либо стратегемы, то есть военные хитрости, либо «реляционный манёвр» (“relational maneuver”)
[490], складывающийся из тактических и оперативных схем, разработанных специально для того, чтобы обойти стороной характерные для данного врага сильные стороны и использовать свойственные ему слабости.
И стратегемы, и «реляционный манёвр» описываются довольно подробно, но они также излагаются в виде максим. В разделе о том, что мы назвали бы сегодня «маскировкой и дезинформацией» (Cover & Deception), читаем: «Необходимо врагам выказывать одно, а делать другое, и о том, что необходимо сделать, не ставить в известность многих»
[491], а также: «Если будет захвачен вражеский катаскоп [шпион], изучающий наши дела, то если наше положение безопасно и прочно, мы должны его отпустить, не причинив вреда»
[492].
Введение в заблуждение обеспечивает «охрану ложью» (“the bodyguard of lies” – слова Черчилля) ради правды, которую следует держать в тайне.
Меры безопасности, цель которых состоит в том, чтобы закрыть врагу доступ к правдивым сведениям, конечно, необходимы, но недостаточны: если эти сведения просачиваются в значительных количествах, только уже заранее подготовленная «легенда» может ввести врага в заблуждение относительно смысла этих сведений. Кроме того, обман может и сам по себе быть оружием:
