Как всякий серьёзный военачальник, автор знает, что сплочённое подразделение численностью в пятьдесят человек и более обладает боевой мощью, во много раз превышающей боевую мощь пятидесяти бойцов, взятых по отдельности; знает он и о том, как добиваться такой сплочённости: бойцы должны делить друг с другом и радости, и горести. Между прочим, пятьдесят человек – это почти максимальное число людей, при котором возможно установление близких отношений и сплочённости: в современных армиях такой основной боевой единицей является взвод из тридцати человек или около того. Разумеется, важно поддерживать единство подразделения, даже если его численность оказывается помехой, когда людей чуть больше или чуть меньше, чем действительно необходимо.
Но сплочённость – самое главное. Когда автор перечисляет различные тактические построения, пригодные для различных обстоятельств, строительным «блоком» всегда выступает ванда из пятидесяти человек, так что собственное боевое подразделение командира (здесь, как и в трактате «О стычках» [“De velitatione”], оно называется германским словом «фулкон») должно насчитывать 150 человек, три банды из общего числа в 500 человек; если же общая численность составляет всего 300 человек, тогда в фулконе должно насчитываться 100 – две ванды
[671]. И в том, и в другом случае всем остальным людям (или, скорее, вандам) нужно поручить рекогносцировку: поскольку численность со всех сторон была в обычном случае слишком мала, византийские войска и их враги проводили большую часть времени, отнимаемого кампанией, в поисках друг друга.
Схожим образом обстоит дело и в определении основного боевого строя: силы с правого фланга должны насчитывать 100 человек, как копейщиков, так и лучников, то есть две ванды; на левом крыле также должно быть 100 человек, «чтобы отражать врага, заходящего с фланга»; в основных блоках должно насчитываться по 500 человек, по 300 копейщиков и 200 лучников, то есть шесть ванд и четыре ванды
[672]. Только формирование катафрактов из 504 человек не полностью подходит под это правило пятидесяти.
Однородность боевых подразделений, каждое из которых состоит из бойцов одной специальности ради обеспечения сплочённости, в войске, которое описывается в «Военных предписаниях» (“Praecepta militaria”), существует наряду с разнородностью его формирований, состоящих из тяжёлой и лёгкой пехоты, лёгкой конницы, конных лучников и панцирной конницы, причём именно различия между ними создают возможности для их успешного взаимодействия.
Например, грозный треугольный клин из 504 катафрактов может атаковать боевой строй врага и успешно смять его ряды, обратив его конницу в паническое бегство, воспользоваться которым по-настоящему могут лишь быстрые прокурсаторы, пустившись в погоню, чтобы заколоть врагов копьями и зарубить саблями. Если в бегство обращается и вражеская пехота, тогда сами катафракты могут учинить бойню мечами и палицами, а конные лучники могут воспользоваться своими длинными мечами.
Для катафрактов это было бы блистательным успехом, и он, как мы увидим далее, временами достигался; но это, конечно, были особые случаи, как и все сокрушительные победы во все времена. Однако гораздо чаще 504 катафракта (или, в другом случае, 384) могли достичь более прозаического, но всё же весьма полезного результата: они могли вынудить врагов оставаться в очень тесных формированиях, ощетинившись пиками и копьями, чтобы отразить атаку или скорее отказаться от мысли о ней: ведь обычно конники не станут атаковать плотный строй внушительно выглядящей пехоты с длинными острыми копьями, направленными прямо на них. Но чем теснее построение врага, тем более удобной мишенью оно выступает для лучников (если только это не римская «черепаха», testudo, с поднятыми вверх щитами, образующая совершенную форму): им уже не нужно целить в отдельные мишени, зато они могут открыть быструю ураганную стрельбу, успешную с расстояния до 250 ярдов (около 227 метров) для лучших составных луков с обратным изгибом и для искусных лучников, вследствие которой они убьют немногих, но ранят многих, а к тому же выведут из строя многих лошадей; с расстояния же в сто ярдов (примерно 91 метр) лучшие луки и стрелы могут пробивать большинство разновидностей панцирей, сильно повышая потери в рядах врага.
Никифор II Фока (или кто-то другой, написавший этот текст) обладал здравым пониманием психологии битвы. Часто бывает весьма полезно испугать врага «криками и боевыми кличами», как рекомендуется в особом месте трактата «О стычках» (“De velitatione”). Барабаны, трубы, фейерверки (у китайцев) и пронзительные вопли широко применялись в древних битвах, чтобы испугать врага. Но даже во время Второй мировой войны оглушительных взрывов и непрерывного гула скорострельной артиллерии кое-кому показалось недостаточно; поэтому немецкие военно-воздушные силы (Люфтваффе) вооружили некоторые из своих пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» (Sturzkampfflugzeug, Stuka, «Штука») сиренами, производившими при пикировании невыносимый вой (за что русские прозвали их «певунами»), а красноармейские «Катюши» выпускали ракеты с душераздирающим воем, за что немцы, быстро обучившиеся их ненавидеть, прозвали эти установки «сталинскими органами».
Шум пугает и может стать одним из факторов, способных сломить боевой дух врага. Но этого же можно добиться и с помощью тишины в тех верно избранных обстоятельствах, когда она становится мёртвой. Именно это и предписывает автор текста: «Когда враг приближается, всё войско должно прочесть неодолимую христианскую молитву: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь» – и таким образом пусть они начнут наступать на врага, продвигаясь тихо, соблюдая формирования, на предписанной скорости, не производя ни малейшего шума, ни звука»
[673]. Вполне можно представить себе эффект: войско тяжеловооружённых всадников, движущееся вперёд в совершенном порядке и полной тишине, покажется ещё более неумолимым.
В «Военных наставлениях» (“Praecepta militaria”) содержится самое сжатое выражение византийского стиля ведения войны. Это не гомеровская война за личную славу, не великое воинское предприятие Александра Македонского и не беспощадное уничтожение врага, характерное для классического римского стиля ведения войны. Византийский боевой командир, изображённый в этом тексте, – не приверженец священной войны, равно довольный как победой, так и славным мученичеством, и не искатель приключений, рассчитывающий на удачу. Его задача состоит в том, чтобы провести кампанию успешно, иногда благодаря проведённым битвам, но по большей части – нет; он должен вступать только в победоносные битвы, а это такая цель, достичь которой можно было, избегая всего того, что похоже на честный бой: «Избегай вражеского войска, не только превосходящего силою твоё, но и равного твоему по силе»
[674].
