Век спустя Лев III (717–741 гг.), дабы заключить союз против арабов-мусульман со степной империей хазар, которых византийцы и арабы независимо друг от друга разбили на разных фронтах, женил своего сына и преемника Константина V (741–775 гг.) на дочери кагана, принявшей имя Ирина, – её сын и его преемник Лев IV (775–780 гг.) получил прозвище Хазар. Случилось так, что эту Ирину запомнили благодаря двум её деяниям, друг с другом слабо связанным: во-первых, приняв христианство, она снискала себе репутацию весьма набожной женщины. В записи под 6224 г. от сотворения мира, то есть под 731/732 гг. н. э., Феофан Исповедник сообщает:
В том же году царь Лев [III] сговорил дочь хагана… за сына своего Константина, обративши ее в христианскую веру, назвал Ириною. Она, научившись Божественным писаниям, украшалась благочестием и обличала их [иконоборцев] нечестие
[243].
Вторым её свершением было следующее: она ввела при византийском дворе свою национальную одежду, богато украшенный кафтан – длинное платье всадников-кочевников, которое могло распахиваться спереди, чтобы можно было сесть на коня, и которое при дворе стали называть цицакий. Хотя первоначально это была верхняя одежда кочевников, она заняла высший ранг среди разновидностей средневизантийского придворного костюма, потому что цицакий носил только сам император, да и то лишь по самым торжественным случаям. Гораздо позже Константин VII Багрянородный (913–959 гг.), тонкий любитель и знаток старины, объяснял: «Следует знать, что цицакий – это хазарская одежда, появившаяся в богоспасаемом Граде со времён императрицы из Хазарии»
[244].
Несмотря на эти прецеденты, официальная версия гласила, что члены императорской семьи не должны вступать в брак с членами семей менее значительных правителей, сколь бы ни были велики притязания последних. Не предусматривалось рассмотрение никаких просьб со стороны религиозно враждебных мусульманских государств; степные державы ни в коем случае не были антихристианскими, но им тоже следовало отказывать. В трактате «Об управлении империей» (“De administrando imperio”) приводится «шпаргалка», содержащая предлагаемый ответ, цель которого – отклонить подобные просьбы, прибегнув к хитрости:
Если когда-либо народ какой-нибудь из этих неверных и нечестивых северных племен попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, т. е. либо дочь его получить в жены, либо выдать свою дочь, василевсу ли в жены или сыну василевса…
Предлагается следующий типичный лукавый ответ на столь «неразумную» просьбу:
Об этом деле также страшное заклятие и нерушимый приказ великого и святого Константина начертаны на священном престоле вселенской церкви христиан Святой Софии: никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям, по сравнению с ромейским устроением, особенно же с иноверным и некрещёным…
Более категоричного ответа и представить себе нельзя – хотя далее допускается одно исключение:
…разве что с одними франками. Ибо для них одних сделал исключение сей великий муж святой Константин, так как и сам он вел род из тех краев… [и] ради древней славы тех краев и благородства их родов
[245].
Всё это было откровенной подделкой: Константин никогда не оставлял никаких указаний относительно брака, да и родился в Верхней Мёзии (ныне южная Сербия), тогда как Франкская конфедерация сложилась в долине нижнего Рейна, – но эта выдумка действительно оправдывала династические союзы с сильнейшей державой Запада, Франкским королевством Карла Великого и его потомков, а затем с Восточно-Франкским королевством, ставшим Regnum Teutonicum, Тевтонским (Германским) королевством в десятом веке, с приходом к власти Оттоновской династии.
В 781 г. Ирина, вдова Льва IV Хазарина (775–780 гг.) и регентша при её единственном сыне, десятилетнем Константине VI, устроила его помолвку с Ротрудой, шестилетней дочерью Карла Великого, тогда ещё «короля франков», а не коронованного императора, каковым он стал в 800 г., но уже правителя большей части Западной Европы. Тогда ещё не было сколько-нибудь значительных трений между двумя империями, но, поскольку Карл Великий продолжал расширять сферу своего влияния и проявлял всё большую активность в Италии, предсказать столкновения было несложно, потому что византийцы всё ещё владели прибрежными южными анклавами, то есть Неаполем, Реджо в южной Калабрии и Бриндизи в южной Апулии, а также Венецией как остатком прекратившего своё существование Равеннского экзархата, равно как и портовыми городами Далмации на побережье Адриатического моря – хотя Истрия, на самом севере этого побережья, уже принадлежала франкам. Предупредительный династический союз с самым могущественным с римских времён западным владыкой был, конечно, мерой благоразумной.
Чтобы избавиться от варварского звучания имени Ротруда, византийцы назвали её Эритро и отправили образованного евнуха Елисея, чтобы тот обучил её греческому языку и придворным манерам. Но в 786 г., когда принцессе было всего одиннадцать лет, страшная интриганка Ирина по неизвестным причинам расторгла помолвку; что же касается Константина VI, то ему довелось закончить свою жизнь низложенным и ослеплённым по воле собственной матери.
В отсутствие династического союза отношения с Карлом Великим были не лучшими, хотя прямой войны удалось избежать вплоть до гораздо более позднего времени
[246]. Когда Карл Великий принял титул Imperator Augustus, «император и август», на своей коронации, совершённой папой Львом III на Рождество, 25 декабря 800 г., это стало прямым вызовом верховенству Византии, независимо от намерений самого Карла. Его официальный биограф, Эйнхард (Einhardus, Eginhard, Einhart), франкский монах-историк, преданный придворный Карла Великого, открыто порицает папу Льва III за это деяние:
…римляне, которые подвергли папу Льва большому насилию, выколов ему глаза и вырвав язык, принудили его молить короля о защите. Поэтому, отправившись в Рим, чтобы восстановить положение дел в церкви, пришедшее в полный беспорядок, он задержался там на всю зиму. Именно тогда он принял титул императора и августа [Imperator Augustus], чего вначале совершенно не желал, утверждая, что если бы заранее знал о замысле папы, то в тот день не пошел бы в церковь, несмотря на то, что это был один из главных праздников. С великим терпением переносил он зависть ромейских императоров [Константинополя], негодовавших на то, что он принял это звание. Их упорство Карл победил своим великодушием, которым он, несомненно, их превосходил, посылая к ним частые посольства и в письмах называя их братьями
[247].
