Вскоре воспоследовала консолидация врагов и с запада и с востока от Константинополя, когда потомки Темучина (Чингисхана) основали прочные государства, которые следует называть скорее чингизидскими, нежели просто монгольскими, потому что их силы всё больше и больше набирались из местного населения, тогда как монголы оставались лишь на вершине руководящей власти, да и то не слишком долго.
На востоке Хулагу, носивший титул ильхана, то есть правителя, подчинённого владыке всех монголов, основал государство, простиравшееся от нынешнего западного Афганистана до восточной Турции через Ирак, охватывая и весь Иран; этот ильханат господствовал также над сельджукскими правителями в Анатолии, которые стали его подданными, дабы избежать уничтожения. На северных берегах Каспийского и Чёрного морей всё огромное степное пространство, начиная от нынешней Молдавии и вплоть до нынешнего Узбекистана, а к северу захватывавшее значительную часть нынешней России, перешло во владение западного войска, или «орды» (от монгольского слова «орда», «воинский стан», отсюда «ставка вождя» и его войско
[254]). Ещё и сегодня все русские помнят Золотую Орду – устоявшееся впоследствии общее название для возникавших позже монгольских и тюркских держав, собиравших дань с русских городов и князей вплоть до 1476 г.: их остатком было Крымское ханство Гиреев (Гераев), продержавшееся до 1783 г. Вновь основанное монгольское государство господствовало над народами Центральной Азии, над волжскими булгарами, над кыпчаками из Понтийских степей к северу от Чёрного моря, известными византийцам как куманы, и над русскими, даже к северу от Москвы.
Захватчики-монголы из обоих чингизидских государств подошли к границе империи, но тот же Михаил VIII Палеолог, который расстроил планы Карла Анжуйского, поддержав Петра Арагонского на другом конце Средиземного моря, был полностью готов к этому вызову. Его внебрачная дочь, Евфросиния Палеологина, была успешно выдана замуж за Ногая, сына Баула, [сына Берке], сына Джучи, сына самого Чингисхана, неутомимого предводителя западного войска, который никогда не притязал на должность главнокомандующего, но при этом всё равно распоряжался западной Ордой.
Другая внебрачная дочь Михаила VIII Палеолога, Мария Деспина Палеологина, была обручена с человеком поважнее Ногая, с самим Хулагу, разрушившим Багдад; но, поскольку он умер, она вышла замуж за Абака, сына и преемника Хулагу, ещё одного праправнука Чингисхана и преемника Хулагу на должности правителя ильханата. Итак, хотя сестёр разлучили, их мужья оказались родственниками.
Движимые силами внутримонгольского соперничества, оба государства расширялись, по крайней мере в тех направлениях, где была трава для лошадей; в силу этого для них были недоступны гористая Центральная Европа и Египет, так что их силы столкнулись на Кавказе, где оба они естественным образом встретились друг с другом
[255].
Это была не война на уничтожение, а всего лишь спор о юрисдикции – по крайней мере в теории: ведь предполагалось, что все территории Евразии протяжённостью в 12 000 миль, находившиеся под властью Чингизидов, представляют собою коллективное владение клана потомков Темучина. Однако Ногай, как всегда, лично повёл своих людей в бой и потерял один глаз, сражаясь против своего родственника Абака. О реакции двух сестёр ничего не сообщается.
Михаил VIII Палеолог, безусловно, добился успеха. Ни одна из его дочерей не сгинула в гаремах деятельных воителей. Обе они спаслись.
В определённый момент Ногай-хан отрядил 4000 всадников, чтобы они сражались за Михаила в Фессалии; но важнее было то, что ни одна держава к северу от византийских границ не могла предаваться мечтам о нападении на императора, не испытывая при этом страха перед появлением незваных гостей из державы Чингизидов.
Что же касается Абака-хана, то он попытался обратить своих подданных-мусульман в буддизм, в миролюбивую религию, которую воинственные монголы почему-то сочли самой для них подходящей. Мария Деспина Палеологина оказалась влиятельной государыней. Ни сельджуки, ни другие, в то время ещё более опасные тюркские бейлыки («княжества»?) не могли безнаказанно нападать на её отца в Анатолии. В Стамбуле, в квартале Фенер, выходящем на Золотой Рог, есть единственная православная церковь, не превращённая в мечеть после завоевания 1453 г.: Панагия Мухлиотисса, церковь Богоматери Монгольской, перестроенная Марией Деспиной по её возвращении после смерти Абака-хана.
О византийцах можно, конечно, сказать много разного, но уж деревенскими простачками они точно не были.
Глава 7
География власти
Учитывая линейность мышления римлян и византийцев (они мыслили скорее маршрутами от одного места до другого, нежели пространствами, и полагались скорее на путеводители, чем на карты), может быть, следовало бы назвать эту главу «Этнография власти». Любопытство по отношению к чужеземным народам было достоинством греков, которого римляне, в сущности, не разделяли – до тех пор, пока не превратились в византийцев. Вопреки современной академической моде, склонной не видеть в византийских сочинениях ничего, кроме враждебности и предрассудков
[256], эти сочинения свидетельствуют о том, что византийцы живо интересовались чужеземными культурами и обычаями, причём так живо, как не каждый народ в наши дни
[257]. Правда, новые сведения о чужеземных народах проходили через фильтр, нагромождённый прежними мифами – включая Гога и Магога, амазонок и благородных дикарей, которых всегда изобретают заново, чтобы бичевать изнеженность и ещё что похуже. Но, как мы увидим, византийские военные собирали много реальных сведений о тактике и вооружении врага, а византийские послы старательно сообщали об огромном разнообразии встречавшихся им народов, причём настолько точно, что их сообщения стали основным источником сведений о многих из них. Христианство, конечно, помогало сражаться с предрассудками – и не только из-за своего вселенского охвата, но также и потому, что оно осуждало обычай мыться в банях, тем самым не ставя ни во что такую преграду, как дурной запах, сильно препятствовавший тесному общению римлян с варварами.
