Шесть тагм были сформированы из войск фемы Опсикия. В каждой тагме числилось 4000 человек (по крайней мере на бумаге), разделённых на две меры, или турмы, по 2000 человек; каждая из них, в свою очередь, делилась на друнги по 1000 человек, состоявших из пяти банд по 200 человек, то есть по две сотни.
Из этих шести тагм по крайней мере две сопровождали императора в Болгарию, поскольку в список потерь вошли доместик (глава) экскувитов (буквально стражников «за пределами спальни») и друнгарий виглы, начальник дворцовой охраны (вигла – искажение латинского слова vigilia, «стража»).
В отсутствие союзников Никифор, очевидно, мобилизовал имперские войска в самом широком масштабе, чтобы разгромить Крума так, как могли сделать это римляне: за счёт превосходящей силы. Чтобы добавить живой массы к тренированным, вымуштрованным и организованным фемным силам, он также набрал неподготовленных ополченцев, сражавшихся за деньги («много бедняков»).
И масса делала своё дело. «Хроника» гласит:
когда… булгары узнали о численности приведённого им войска, они, поскольку явно не могли оказать сопротивления, бросили всё своё имущество и бежали в горы.
В образцовой сказке о падении злодея должны быть возможности его спасения, которые он презрел:
Устрашённый такой ратью… Крумм стал просить о мире. Однако император… отказался. Немало поблуждав по непроходимой стране [неверное понимание или истолкование военных манёвров], опрометчивый трус беззаботно вступил в Болгарию 20 июля. Через три дня после первых стычек император, казалось, добился успеха, но не приписал своей победы Богу
[321].
В «Хронике» прибавляются цифры, пусть даже слишком большие, учитывая сделанное ранее утверждение о том, что булгары бежали в горы:
[Никифор обнаружил] там войско отборных и вооружённых булгар, оставленных для охраны этого места, числом до 12 000; он вступил с ними в битву и перебил их всех. Затем схожим образом он встретился с ещё 50 000 и, схватившись с ними, уничтожил их всех.
Дальнейшие события определённо указывают на то, что потери в рядах дворцовой гвардии и элитных сил Крума действительно были тяжкими.
Затем последовало разграбление дворца Крума, деревянного, но значительно более величественного, чем грубый зал вождя варваров; в «Хронике» Никифор изображён так: «Расхаживая по дворцовым дорожкам и разгуливая по террасам домов, он хвалился и восклицал: “Вот, Бог дал мне всё это!”» Кроме того, дворец был полон всякого добра и богатств, копившихся от прежних грабежей. Ничуть не желая хвалить Никифора за захват дворца и сокровищницы Крума, Феофан вместо этого подчёркивает его жадность: «Он наложил замки и печати на сокровищницу Крумма и охранял её так, как будто она принадлежит ему».
Напротив, «Хроника» изображает Никифора щедрым:
[он] взял большую добычу, которую приказал распределить в своей армии, как по войсковому реестру… Когда он открыл погреб с его [Крума] винами, он роздал их, так что каждый мог пить вволю.
За этим последовали грабёж и разрушение. «Хроника» гласит:
[Никифор] покинул дворец нечестивого Крума и, уходя оттуда, сжёг все здания и окружавшую их деревянную стену Затем, не думая о быстром уходе, он прошёл по всей Болгарии… Войско… беспощадно грабило, сжигая поля с несобранным урожаем. Они подрезали поджилки коровам и вытягивали из них жилы, а животные громко мычали и судорожно сопротивлялись. Они закалывали овец и свиней и совершали недопустимые поступки [насильничали].
Феофан упоминает ещё одну упущенную возможность избежать катастрофы:
[Крум]…был сильно унижен и заявил: «Итак, ты победил. Так что возьми всё, что пожелаешь, и уходи с миром». Но враг мира не одобрил мир; возмущённый этим, тот [Крум] отдал приказ перекрыть все входы в его страну и выходы из неё деревянными заграждениями.
Очевидно, Крум был в состоянии собрать булгарских воинов, бежавших в горы, а также других, находившихся ещё дальше. В «Хронике» Никифор переходит от «ибрис» («кощунственной дерзости») к «летаргии», уступая инициативу Круму:
Он провёл пятнадцать дней в полном небрежении своими делами, ум и разум оставили его, он уже не был самим собою и пребывал в полной растерянности. Охваченный оцепенением, вызванным тщетными притязаниями, он уже не выходил из шатра и никому не отдавал никаких распоряжений или приказов. <…> Поэтому булгары взяли всё в свои руки… Они наняли [оставшихся] авар и соседние славянские племена (склавинов).
Войска Крума, устремившиеся на византийцев, оставшихся без главнокомандующего и разбредавшихся по стране ради грабежей, использовали характерную и уникальную булгарскую технику: быструю сборку и установку палисадов из брёвен, связанных друг с другом верёвками, по всей ширине узких долин; так они воздвигали «страшный и непреодолимый забор», согласно «Хронике». Эти палисады не были укреплениями, способными выдержать осаду, но они могли защитить воинов, пускавших из-за них стрелы и метавших копья; при этом эффективность стрельбы византийцев практически сводилась на нет, а булгары могли стрелять через прорези-бойницы в палисадах: как прежние степные кочевники, они, должно быть, ещё сохранили и составной лук с обратным изгибом, и искусство пользоваться им. Подобные боевые заграждения эффективны как препятствия на пути врага настолько же, насколько их трудно обойти со стороны. Но, согласно «Хронике», булгары не дожидались, пока византийцы забредут в их ловушки-палисады на пути домой: они атаковали сами, достигая полной неожиданности, приводившей к паническому бегству, которое, в свою очередь, завершалось бойней:
Они напали на полусонных [византийских воинов], те вскакивали на ноги, спешно вооружались и присоединялись к битве. Но поскольку [войска] разбивали станы далеко друг от друга, они не могли сразу узнать, что случилось. Ибо они [булгары] напали только на императорский стан, который принялись крошить на куски. Сопротивлялись немногие, и никто – упорно; многие были убиты; остальные, видя это, пустились в бегство. В этом самом месте была река, очень заболоченная и труднопреодолимая. Не найдя сразу же брода, чтобы перейти реку… они кинулись в воду. Войдя в реку с лошадьми и не имея возможности выбраться оттуда, они вязли в болоте; их затаптывали те, кто бежал за ними. Одни валились на других, так что река была настолько забита людьми и лошадьми, что враги беспрепятственно пересекали её прямо по их спинам и преследовали остальных.
Согласно «Хронике», был всего один палисад, задержавший оставшихся в живых беглецов, и он был, скорее всего, не укомплектован людьми, то есть представлял собою просто боевое заграждение:
Те, кто думал, что им удалось избежать бойни на реке, наткнулись на забор, построенный булгарами; он был прочен, и преодолеть его было исключительно сложно…Они оставили своих лошадей и, вскарабкавшись на палисад, кинулись на другую его сторону. Но там, на другой стороне, был глубокий ров, поэтому те, кто бросался в него с высоты, ломали себе руки и ноги. Одни из них умерли сразу же, другим удалось преодолеть некоторое расстояние, но идти у них не было сил… В других местах эти палисады поджигали, и когда верёвки [скреплявшие брёвна друг с другом] лопались от огня, и палисад валился на ров, беглецы неожиданно проваливались и падали в огненный ров вместе с лошадьми…
