Теперь всем стало ясно, чего от них ждали:
Люди сказали: “О шах, мы полностью согласны с земельным налогом, которым ты нас облагаешь!”»
[351].
В конечном счёте все государства черпают материальное могущество из своей способности извлекать доходы из населения: будь то в силу обычного подчинения, будь то под страхом наказания. Система Хосрова была новой, поэтому её нельзя было поддержать обычным повиновением. Но он оказался удачлив в войне, так что его доходы от дани уменьшили его потребность во взимании налогов – которые также были снижены несколькими примечательными способами. Налогоплательщики могли просить административных судей вмешаться, если сборщики налогов требовали суммы, превышающие те, что были указаны в оригинальном экземпляре оценки в канцелярии Хосрова, копия которого у них была. Ведь налогом облагались только обозначенные там виды сельскохозяйственной продукции: пшеница, ячмень, рис, виноград, клевер, финиковые пальмы и оливковые деревья – до минимального уровня, при котором, как предполагалось, у населения останется достаточно для того, чтобы жить за счёт домашних животных и овощей, которые налогом не облагались. Что же касается подушной подати (capitatio), то она не взималась с лиц младше двадцати лет и старше пятидесяти и при этом была прогрессивной, от 4 до 12 дирхемов (а дирхем – это драхма, то есть 3,4 грамма золота: меньше недельного заработка наёмного рабочего).
В действительности эта система была в принципе столь умеренна, что халиф-завоеватель Умар ибн ал-Хаттаб прибавил ещё налог на невозделанную землю, не встретив, по-видимому, никакого сопротивления: возможно, потому что он тоже не включил в число облагаемых налогом средства ежедневного пропитания людей. Но Хосрову II (591–628 гг.), правившему за поколение до арабского завоевания, нужно было гораздо больше доходов, чтобы оплачивать широкомасштабную войну. Только посредством террора можно было собрать всё необходимое с территорий, на которых становилось всё меньше жителей боеспособного возраста. То же самое происходило и с византийской стороны границы.
Христиане, евреи и мусульманское завоевание
Ещё одним преимуществом мусульманского правления было то, что введённая им религиозная дискриминация была лучше византийских преследований. Язычников, отказавшихся принять ислам, полагалось убивать, но на прежних византийских и сасанидских землях их было мало, они уже давно находились вне закона и научились надёжно скрываться. В противоположность этому «людям книги» (ахл ал-китаб), под которыми в Коране имеются в виду христиане и иудеи (впоследствии к ним, единственно в силу необходимости, были прибавлены зороастрийцы, сикхи и индусы), было позволено жить спокойно в качестве безоружных «покровительствуемых» граждан второго сорта (ахл ал-зимма).
Освобождённые от военной обязанности, все зимми, то есть «покровительствуемые», должны были платить джизью, подушную подать, причём делать это им приходилось при унизительных условиях. Коран, представляющий собою, по мнению мусульман, слово Самого Бога, в этом отношении выражается ясно: «Сражайтесь с теми, кто не верует в Аллаха и в последний день, не запрещает того, что запретил Аллах и Его посланник, и не подчиняется религии истинной – из тех, которым ниспослано писание, пока они не дадут откупа своей рукой, будучи униженными»
[352]. Процедуры могли быть разнообразными и исполняться не слишком старательно, но те, кто верит, что обращение в ислам есть единственный путь ко спасению, чувствуют своё полное моральное право измываться над зимми до тех пор, пока они не узрят свет. В последующие века выдающиеся законоведы предлагали различные процедуры в дополнение Суре 9.29; одной из излюбленных была такая: ухватить платящего налог неверного за бороду и бить его по обеим щекам
[353].
Поначалу мусульманские дискриминационные законы широко копировались с более ранних византийских законов против еретиков и иудеев. Лишь впоследствии, когда удача стала отворачиваться от арабов и мусульман, а власть и слава по необъяснимым причинам достались неверным, что разожгло кризис доверия к исламу, до сих пор приводящий в ярость его последователей, – лишь тогда юристы и местные власти стали состязаться в изобретении новых ограничений; на этом пути впереди всех оказались шииты как униженные и потому особенно любящие унижать, как это всегда происходит у людей (постпостмодернистский великий аятолла сейид Рухолла Мусави Хомейни возобновил ограничения «чистоты» против «нечистых» христиан, иудеев и зороастрийцев; в Исламской Республике Иран им запрещено прикасаться к еде или питью, предназначенным для мусульман.
Но непосредственно после завоеваний, когда мусульман-арабов было немного и они по большей части укрывались в своих гарнизонах, каждый мог в общем-то жить как ему вздумается. Кроме того, мусульманская дискриминация обладала следующим громадным преимуществом: она не была дискриминационна. Со всеми категориями христиан и иудеев обращались одинаково – будь то хорошо или плохо. Это было весьма желательно для большинства населения византийских территорий, подпавших под мусульманское правление, начиная с большинства самих христиан: сирийских и египетских монофизитов.
Византийские власти строго преследовали их, чтобы убедить принять христологию Халкидонского Собора 451 г., которой и поныне придерживается большинство христианских деноминаций, согласно которой Божественная и человеческая природы сосуществуют в единой сущности Христа. Но большинство христиан – уроженцев Сирии и Египта были и остаются монофизитами, ибо таково учение их православных Церквей, Коптской и Сирийской; лишь грекоязычное меньшинство и элита были халкидонитами и потому не подвергались преследованиям со стороны византийских властей
[354].
