Когда песня заканчивается, я взрываюсь аплодисментами и немедля прошу ее спеть «Если нам позволят». Эрик смотрит на меня, а я сияю улыбкой. Вообще-то, это песня нашего медового месяца.
Ни секунды не раздумывая, Кристина начинает петь, и к ней присоединяется Декстер.
Я сижу на коленях у мужа, который крепко прижимает меня к себе, и слушаю эту красивую, романтическую, страстную песню. Когда они допевают, Эрик целует меня и шепчет на ухо:
– Малышка, я тебя люблю.
Исполнив еще несколько песен, они приглашают меня присоединиться к ним. Я ведь испанка!
Мамочки… мамочки, сейчас я как запою!
Эрик смотрит на меня с улыбкой. Он знает, что когда я попадаю на подобные вечеринки, то становлюсь бомбой.
Пою им «Макарену», и все покатываются со смеху. Они ее знают!
Когда мы заканчиваем эту забавную песню и соответствующй танец, отец Декстера, который отлично играет на гитаре, заводит румбу. Тогда я бойче всяких кастаньет пускаюсь в пляс подобно Росарио Флорес
[12], тереблю волосы руками и выпускаю наружу весь свой пыл.
Да здравствует испанская сила!
Когда танец завершается, Эрик гордо аплодирует, и все поздравляют его с тем, что у него такая женушка.
Немного успокоившись, я останавливаю взгляд на Грациэле, которая глазами провожает Декстера. Как же мне жаль ее. Я прекрасно понимаю, как это – страдать из-за любви к шефу, не в силах что-либо предпринять.
Пока Эрик беседует с родителями Декстера, я решаю прогуляться по залу и оказываюсь рядом с Грациэлой. Она смотрит на меня с улыбкой, и в ее взгляде я вижу нечто, чего не видела сегодня утром, – досаду. В ее взгляде на Декстера читается неподдельное обожание.
Ах, какая же она хрупкая. Я улыбаюсь, сосредотачивая на ней все свое внимание, и спрашиваю:
– Долго ты работаешь на Декстера?
Девушка смотрит мне прямо в глаза и отвечает:
– Четыре года.
Киваю. Четыре года – слишком много, чтобы потерять надежду, и с любопытством в голосе спрашиваю:
– И каков Декстер как шеф?
Она кокетливо убирает волосы с лица и смиренно говорит:
– Он хороший начальник. Моя задача в том, чтобы ему было удобно дома и чтобы он ни в чем не нуждался.
Я улыбаюсь и понимаю: даже будь он тираном, она все равно не призналась бы. Чертыхаюсь от резкой боли в животе. Черт побери! Точно началась менструация. Пока я погружена в свои мысли, девушка в полтона добавляет:
– Временами он расстроен, но именно сейчас, с вашим приездом и на этом празднике, он счастлив. Вы ему очень дороги.
Ее улыбка, взгляд и выражение лица дают мне понять, что она – хорошая девушка. Пытаясь связать нас чем-то общим, говорю:
– Знаешь, Эрик тоже был моим шефом и вел себя так, как, по твоим словам, ведет себя Декстер.
Пораженная услышанным, она внимает всем моим словам и спрашивает:
– Сеньор Циммерман был твоим шефом?
– Да, только я работала у него в офисе, а не дома.
Она меняется в лице. Вдруг смотрит на меня как на равную.
– Значит, я вдвойне рада, что ваша любовь смогла стать реальностью. Это прекрасно!
– Спасибо, Грациэла.
Эрик с Декстером поглядывают на нас, общаясь с небольшой группой друзей. Я знаю, что они перешептываются, и улыбаюсь им, а Грациэла краснеет. Мне так хочется расспросить девушку о многих вещах, но я сдерживаюсь. Не хочу быть сплетницей, как моя сестра, иначе не прощу себе этого. Дабы не выдавать свою детективную жилку, говорю с намерением удалиться:
– Мне нужно в дамскую комнату. Подскажешь, где это?
Грациэла кивает:
– Я тебя проведу.
Мы идем по очень широкому коридору. Вдруг она останавливается, открывает дверь и говорит:
– Я подожду тебя здесь, чтобы вместе вернуться, ты не против?
Киваю и вхожу в туалет.
Матерь Божья, у меня началась менструация!
Понимая, что это происходит как всегда некстати, открываю дверь и говорю:
– Грациэла, ты могла бы мне найти тампоны?
– Сейчас. Принесу через минутку.
Девушка исчезает. Я остаюсь в туалете и ругаюсь всеми известными мне ругательствами, а когда Грациэла возвращается, с улыбкой принимаю то, что попросила. Пока ничего не болит, но я знаю, что через пару часов буду корчиться от боли.
Завершив туалет, открываю дверь и выхожу. Девушка смотрит мне в глаза. О, я знаю этот взгляд. Понимаю, что она чего-то хочет, и спрашиваю прямо:
– Ты хочешь о чем-то спросить, не так ли?
Она кивает, а я, желая развеять ее сомнения, подбадриваю:
– Давай… спрашивай.
Поглядывая по сторонам, Грациэла понижает голос, краснеет и задает вопрос:
– Декстер часто ездит в Германию. У него там есть кто-то особенный?
Ах, бедняжка. Теперь я еще больше понимаю ее печаль. Хочется ее обнять, и я отвечаю:
– Если ты имеешь в виду женщину, то нет. Нет никакой особенной женщины.
Ее лицо расслабляется. После моего ответа она улыбается, и тогда я беру ее за руку и решаю отставить недоговоренности; завожу ее в туалет и, закрыв двери, говорю ей:
– Мне понадобилась всего пара часов, чтобы понять, как сильно тебе нравится Декстер.
– Это так видно?
– Грациэла, это женская интуиция. Она редко ошибается. Ты же знаешь, что в каждой женщине есть что-то от ведьмы.
Мы смеемся. Мы знаем о своем шестом чувстве.
– А что касается твоего вопроса, скажу: в Германии у него никого нет. Говорю тебе это потому, что знаю это из надежного источника.
Покраснев до предела, она кивает. Я сняла камень с ее плеч. Не в силах сдержаться, спрашиваю:
– Он знает об этом?
Смутившись, она пожимает плечами и отвечает:
– Не знаю. Иногда по тому, как он со мной обращается, мне кажется, что да, но в иные моменты такое впечатление, будто я для него вообще не существую. Он понравился мне с первой секунды, когда я увидела его прикованным к постели. Я обратила на него внимание, потому что он напомнил мне мексиканского певца Алехандро Фернандеса. Знаешь его?
– О да… Вот это мужчина.
Мы понимающе переглядываемся, и она продолжает:
– Я работала в больнице медсестрой, и когда его семья предложила мне эту работу, ни секунды не раздумывала. Это был шанс оставаться с ним рядом. Это была любовь с первого взгляда. – Она улыбается. – Но думаю, что он никогда не обращал на меня внимания. Он хорошо со мной обращается, внимателен ко всему, что мне необходимо, но не более.
