Но больше ничего не успеваю сказать.
Айсмен заключает меня в объятия и целует с такой страстью и властностью, от которых у меня подкашиваются ноги. Он прижимает меня к стене, разрывает на мне трусики и говорит у самых моих губ, расстегивая брюки:
– Мне не нравится, что ты танцуешь с другими.
Мощным ударом он сразу же вонзается в меня, отчего у меня перехватывает дух.
– Я не хочу, чтобы ты ходила в это место, понятно?
Его страсть сводит меня с ума, но я не так глупа. Крепко хватаю его за плечи и, глядя ему в глаза, отвечаю, не теряя здравого смысла:
– Туда ходят мои друзья, в чем проблема?
Эрик снова мрачнеет. Он сжимает мои бедра, снова прижимает к себе, заставляя меня вскрикнуть. Я схожу с ума, когда он глубоко проникает в меня. Обалдеть! Но он продолжает:
– Мне не нравится это место.
Я целую его, а когда отрываюсь от его губ, отвечаю:
– А мне нравится. Мне там весело, и я не делаю ничего плохого.
– Ты делаешь плохо мне, – цедит он сквозь зубы, снова нанизывая меня.
Не хватает воздуха. Но мне нравится эта горячая игра, и, желая большего, я шепчу:
– Нет, дорогой. Я никогда не сделаю тебе плохо.
Снова проникнув в меня, Эрик тяжело выдыхает и шепчет:
– Слишком много мужчин смотрят на тебя.
– Но я только твоя.
Его губы снова находят мои. Его руки опускаются к моей попке, и он раз за разом бомбит меня. Без остановки. Он зол, и я в восторге от его ярости. Я раскрываюсь. Обожаю, когда он такой властный. Он такой страстный, что я не выдерживаю. Прижавшись к нему, взрываюсь мощным, вызывающим зависимость наслаждением.
Заметив это, Эрик ускоряет атаку. Он неустанно погружается в меня, пока его хриплый рык не дает мне понять, что и он дошел до предела.
Мы стоим у стены, не отпуская друг друга. Мы в восхищении от такого секса. Тяжело дышим. Я смотрю на Эрика и заключаю:
– Надо же, тебя возбудила «Гуантанамера».
Он опускает на меня глаза и, видя мою улыбку, улыбается сам. Целует меня и говорит:
– Малышка, это ты меня возбуждаешь… Только ты.
Он больше не будет мне ничего запрещать. Он понимает, что не должен делать этого. Хотя он четко дал мне понять, что думает о «Гуантанамере».
Этой ночью, еще раз занявшись диким сексом в душе, мы уснули, обнимаясь и очень… преочень любя друг друга.
Дни проходят, а отношения Декстера и Грациэлы не продвигаются.
Меня это начинает утомлять.
Бьорн звонит пригласить Грациэлу на ужин, она соглашается, но Декстер ничего не говорит.
Неужели у этого мужика в жилах течет не кровь?
На следующий день я расспрашиваю Грациэлу о свидании, и та с удовольствием рассказывает, что Бьорн все время вел себя очень галантно. Никакого секса.
Откровенно говоря, меня это не удивляет. Помимо того, что Бьорн – красавчик, он еще истинный джентльмен и настоящий друг.
У Флина начинаются занятия в школе. В первый день учебы он взволнован. Всю дорогу мы с Норбертом с улыбкой смотрим на счастливого мальчика. Он везет в рюкзаке подарок для своей подруги Лауры, который сделал сам и который ему не терпится вручить.
Но когда днем мы заезжаем за ним в школу, он выглядит совсем иначе. Печален и расстроен.
– Что случилось? – спрашиваю у него.
Со слезами на глазах мой маленький кореец-немец шепчет, держа в руках нераспечатанный подарок:
– Лауры больше нет в школе.
– Почему?
– Ариадна сказала, что ее родители переехали в другой город.
Ах, мой мальчик. Это его первое разочарование в любви.
Как жаль. Почему любовь всегда так жестока?
Пока Норберт ведет авто, обнимаю Флина, и он не сопротивляется. Целую его чернявую голову и, пытаясь представить, что сказал бы мой отец, наконец говорю:
– Послушай, Флин, понимаю, ты грустишь из-за того, что не встретился с Лаурой, но подумай о хорошем. Думай о том, что, хотя она больше не в твоей школе, с ней все в порядке. Или ты предпочел бы, чтобы с ней что-то случилось?
Мальчик поднимает на меня глаза и, отрицательно махая головой, говорит:
– Но я больше ее не увижу.
– Этого никто не может знать. Жизнь непредсказуема, и, возможно, когда-нибудь ты снова встретишься со своей подругой.
Мой мальчик не отвечает, и я, пытаясь заставить его улыбнуться, предлагаю:
– Как ты смотришь на то, чтобы мы купили подарок для Эрика? В эту субботу его День рождения.
Он кивает. Я быстро даю Норберту знак разворачиваться, и он привозит нас в ювелирный магазин, где, как мне известно, есть часы, которые нравятся моему мужу. Они стоят дохренища, но, послушайте, мы можем себе это позволить!
В ювелирном магазине меня никто не знает, зато знают Флина и Норберта. Когда же я представляюсь сеньорой Циммерман, они, кажется, готовы расстелить передо мной красный ковер и осыпать лепестками роз.
Круто! Вот что значит иметь деньги.
Купив часы и ремешок из черной кожи, который выбрал Флин для своего дяди, прошу завернуть все в подарочную упаковку. Когда вижу личико своего племянника, становится грустно. Не могу, когда он такой печальный, особенно после того, как он целый месяц был очень весел. Мы садимся в машину, и я пытаюсь его развеселить.
– Знаешь, что через две недели мы с Юргеном будем участвовать в гонках по мотокроссу?
– Ух ты! Правда?
Я утвердительно киваю и спрашиваю:
– Хочешь быть моим помощником?
Мальчик соглашается, но без энтузиазма, и я продолжаю:
– Как ты смотришь на то, чтобы в конце следующей недели мы начали твои занятия по езде на мотоцикле?
Выражение его лица меняется, его глаза загораются.
Еще до нашей с Эриком свадьбы Флин хотел научиться ездить на мотоцикле. Именно поэтому я попросила отца, чтобы как раз во время летних каникул он научил его сначала ездить на велосипеде. Это облегчило бы мне задачу.
Но я вспоминаю об Эрике, и стынет кровь в моих жилах. Знаю, из-за этого у меня еще поболит голова, но знаю также, что в конечном итоге он согласится. Мой парень пообещал изменить свое отношение ко всему и должен это продемонстрировать.
Флин засыпает меня вопросами о мотоцикле. Отвечаю как можно доходчивее, как вдруг он замирает и спрашивает:
– Дядя Эрик рассердится, да?
Не нагнетая обстановку, чмокаю его в макушку и, понимая, что он прав, отвечаю:
– Не переживай об этом. Обещаю его уговорить.
