– Ну и напугала же ты нас, горячая голова.
– Знаю. Я не хотела.
– Ты в порядке?
Киваю. К нам подходит Эрик. Бьорн спрашивает:
– Вам что-нибудь нужно?
Отрицаю и улыбаюсь. Бьорн кладет руку на плечо другу и говорит:
– Привезти вам что-нибудь из дому?
Эрик смотрит на него. Затем поворачивается ко мне и отвечает:
– Нам не помешала бы какая-нибудь одежда для Джуд. У нас здесь только ее гоночный костюм. Не думаю, что она сможет завтра выйти в нем из больницы.
– Я чуть позже заеду к вам домой. Симона все приготовит, и я привезу вам одежду сегодня вечером, – говорит Бьорн.
Мой прекрасный любимый улыбается и, поцеловав меня в лоб, отвечает:
– Бьорн, не нужно приезжать сегодня вечером. Будет вполне нормально, если ты заедешь завтра утром.
– Я могу привезти, – вмешивается Лайла. – Бьорну не обязательно заезжать к вам домой.
– Для меня это совсем не сложно, – настаивает наш друг.
Эрик, который ни о чем не догадывается, смотрит на них и предлагает:
– А если Бьорн заедет за тобой и вы приедете вместе?
Девушка с привычным ей бойким выражением лица смотрит на нашего друга и отвечает:
– Ах, нет… Я не могу. Как раз завтра утром у меня встреча.
Бьорн кивает, бросает на меня взгляд, а я лишь улыбаюсь. Тема закрыта.
Глава 17
Проходят дни, и мне явно становится лучше. В четверг я с сожалением прощаюсь с Грациэлой и Декстером – они возвращаются в Мексику. Но мы обещаем друг другу обязательно встретиться, там или здесь.
Я буду тосковать по общению с Грациэлой. Это такая хорошая девушка, что невозможно по ней не скучать. Лайла до сих пор у нас. Честно говоря, она очень приятная. Я еще не разговаривала с Симоной, но со мной, по крайней мере, она ведет себя очень любезно.
Эрик снова уезжает в больницу. Ему нужно обследовать зрение. Марта разрешает мне зайти вместе с ним, пока она будет его осматривать, и я в ужасе наблюдаю за тем, что с ним делают. Когда осмотр заканчивается, мы все втроем садимся в кабинете Марты, и она спрашивает:
– У тебя болела голова в последнее время?
– Пару раз.
Услышав это, я возмущаюсь:
– И почему ты мне об этом не говорил?
– Потому что не хотел тебя беспокоить, – отвечает Эрик.
Я фыркаю, а Марта просит меня успокоиться и продолжает:
– Эрик, на данный момент все хорошо, но если у тебя опять начнутся головные боли, скажи мне об этом, договорились?
Он кивает. Когда мы выходим из больницы, мой немец смотрит на меня и шепчет:
– Улыбнись, и я тоже улыбнусь.
Спустя несколько дней, когда я чувствую себя намного лучше после аварии, звоню отцу и рассказываю о происшедшем. Как всегда, он в ужасе и сердится, что я не рассказала ему все сразу, но в очередной раз все прощает. Я его обожаю.
Рассказываю об этом и сестре, но это – совсем другая опера. Ракель приходит в ярость, ругается и обзывает меня безмозглой, потому что я до сих пор гоняю на мотоцикле. Я слушаю ее… слушаю… слушаю, а когда уже готова послать ее ко всем чертям, понимаю, как же сильно люблю ее, и продолжаю слушать. Другого выхода нет.
Когда она наконец выговаривается, я спрашиваю ее о Хуане Альберто. От Эрика мне известно, что после Бельгии он снова поехал в Испанию, поэтому не удивляюсь ее сообщению о встрече с ним в Хересе. Но сейчас он уже вернулся в Мексику, хотя каждые два-три дня звонит ей по телефону.
Ее голос спокоен и невозмутим, но я-то знаю, что она страдает. Ракель ничего не говорит, но переносит это тяжело, поэтому не буду больше сыпать соль ей на рану.
Повесив трубку, снова ложусь в кровать и засыпаю. Минут через десять после того, как просыпаюсь, в комнату входит Симона со стаканчиком воды и таблетками. Мне нужно выпить лекарство. Принимаю его, и Симона с улыбкой говорит:
– Хотите, посмотрим здесь «Безумную Эсмеральду»? Она начнется через десять минут.
Киваю. Приглашаю ее сесть на кровать, она прислоняется к спинке, и я спрашиваю:
– Что происходит у вас с Лайлой?
– А почему ты думаешь, что что-то происходит?
Откинув соблазн солгать, я говорю Симоне:
– Слышала, как вы спорили с Норбертом из-за ее приезда. К тому же я понаблюдала за ней – она не ладит с тобой и Бьорном, но вы это скрываете. Ты расскажешь мне, что происходит?
Симона подносит руку к лицу и, убрав волосы, отвечает:
– Это не моя племянница, а Норберта. И эта антипатия взаимна. По словам матери этого монстра, мы работаем прислугой только по моей вине, поэтому они презирают нас. Но знаешь что? Уж лучше быть прислугой, чем такой жалкой, как эта девчонка, хоть она и получила свой супердиплом по экономике.
– Почему ты так говоришь?
– Джудит, здесь что-то нечисто, – и понизив голос, она добавляет: – Я только вчера опять поссорилась с Норбертом по вине этой бесстыдницы. Она вбила ему в голову какую-то дрянь и…
– Дрянь? О чем ты?
– Мать Лайлы живет в Лондоне и хочет, чтобы мы, выйдя на пенсию, тоже туда перебрались. Но я не собираюсь переезжать ни в Лондон, ни куда-либо еще. Ни за что.
Вот это закрутили. Да уж, в каждой семье есть интриги. Не зная, что на это ответить, отмечаю:
– Я слышала твои слова о случившемся с Бьорном, но о чем речь?
– Она сделала нечто очень скверное, но я не буду об этом говорить. Пусть Бьорн сам тебе об этом расскажет, если захочет. Но эта гадкая девчонка плохая… очень плохая.
Не понимая, к чему она клонит, собираюсь расспросить ее, но тут звучит мелодия «Безумной Эсмеральды», и я умолкаю. Продолжим этот разговор в другой раз.
На наших лицах тревога, пока мы наблюдаем, как Луис Альфонсо Киньонес поправляется после выстрела в грудь. Он ничего не помнит. Даже о том, что его любимая – это Эсмеральда Мендоса и что он – отец очаровательного малыша.
Она страдает. Мы страдаем.
Боже мой, чертов сериал!
Начался октябрь, моя авария уже в прошлом. Эрик и все остальные хорошо заботились обо мне, все идет как по маслу, и мне даже иногда становится жутко из-за того, что я так счастлива.
За все это время мы ссорились с Эриком всего пару раз, и только из-за работы. Я хочу работать, а он не хочет, чтобы я это делала. Он считает, что, если я начну работать, у нас станет меньше времени на общение и начнутся проблемы.
Терпеть не могу, когда меня в чем-то ограничивают. Каждый раз, когда мы об этом заговариваем, в итоге один из нас выходит из комнаты, хлопнув дверью.
