О Господи… Его глаза…
Его красивые глаза залиты кровью, и это очень страшно. Чувствую, как мое дыхание учащается. А он, повышая голос, спрашивает:
– Кто тебя предупредил? Какого черта ты здесь делаешь?
Я не отвечаю. Смотрю на него, а он кричит:
– Вон! Я же сказал, чтобы ты убиралась отсюда!
Я хватаю ртом воздух и, ничего не сказав, разворачиваюсь, выхожу из палаты и бегу по коридору. Бьорн бежит следом и останавливает меня. Увидев, в каком я состоянии, он пытается меня успокоить. Меня тошнит. Говорю ему об этом, и он быстро дает мне бумажный пакет. Когда мой желудок приходит в норму, Бьорн, мой добрый друг встает и с серьезностью, которой я никогда у него не замечала, произносит:
– Не двигайся с места, понятно?
Киваю и вижу, как он направляется к палате Эрика.
Резко открывает дверь. Раздаются их голоса. Они спорят. Услышав шум, несколько медсестер прибегают посмотреть, что случилось. Очень скоро Бьорн выходит рассерженный, берет меня за руку и говорит:
– Идем. Вернемся сюда завтра.
Оцепенев от страха, позволяю себя вести.
Мне не хочется уходить, но я понимаю, что в коридоре ничего не сделаю.
Мы остановились на ночь в одном из лондонских отелей. Я едва могу сомкнуть глаза. Мои мысли только о любимом, о том, что он там, в больничной палате, совсем один.
На следующий день Бьорн заходит за мной в номер. Он переживает из-за моего состояния. Я бледная. Когда мы снова приезжаем в больницу, мой желудок восстает. Здесь Эрик, и я уверена, что он снова меня прогонит. Но на этот раз я его не послушаю. Он обязан выслушать то, что я ему скажу.
Когда я снова оказываюсь перед палатой номер 507, смотрю на Бьорна и опять прошу его позволить мне зайти одной.
Он отрицательно машет головой, его не убеждают мои слова. Но в конце концов он соглашается с моим решением, не выдержав моего пристального взгляда.
Дрожащей рукой и с нервами на пределе открываю дверь. На этот раз Эрик не спит. Когда он видит меня, его угрюмое лицо еще больше искажается.
– Уходи отсюда, ради всего святого, – цедит он сквозь зубы.
Но я вхожу. Позабыв о вчерашнем бессилии, подхожу к нему и прошу:
– Скажи мне, по крайней мере, что ты в порядке.
Не глядя на меня, он отвечает:
– Я был в порядке до того, как ты приехала.
Меня ранят его слова. Они просто убивают. Но я молчу, и он продолжает:
– Уйди отсюда. Я не звонил тебе, потому что не хочу тебя видеть.
– А я хочу. Я волнуюсь за тебя и…
– Ты волнуешься? – кричит он, пронзая меня взглядом своих кровавых глаз. – Ну надо же, как же… Уходи со своим любовником и больше не появляйся в моей жизни.
Дверь открывается, и, словно ураган, врывается Бьорн.
Лицо Эрика еще больше черствеет, и он ворчит:
– Я сыт вами по горло. Убирайтесь отсюда оба.
Никто из нас не двигается с места, и Эрик продолжает орать:
– Я хочу, чтобы вы ушли! Вон!
И тут его голос, его грубый голос заставляет меня отреагировать. Позабыв о его избитом состоянии, я смотрю Эрику в глаза, совсем не похожие на глаза моего любимого, и выпаливаю:
– Я пришла сюда, чтобы ты смог лицезреть это вживую: мудак!
Мой ответ приводит его в замешательство. Бьорн пользуется моментом:
– Как ты можешь быть таким дураком? Как ты можешь думать такое о Джуд и обо мне?
– Мы поговорим с тобой, когда мне станет лучше, – ворчит Эрик. – А теперь уходите. Я не хочу разговаривать.
– Разумеется, мы поговорим, – отвечает Бьорн. – Но для начала перестань вести себя как идиот и будь мужчиной, которым я всегда тебя считал.
– Бьорн… – рычит Эрик.
Бьорн смотрит на него и, не меняя сердитого выражения лица, продолжает:
– Мне наплевать на твое состояние, на ногу, на твое разбитое лицо или глаза. Я не двинусь с места, пока не увижу те доказательства, такие голословные, которые у тебя есть против нас. Мудак!
Это слово из уст Бьорна в такой напряженный момент смешит меня, хотя сам он вовсе не смешной. Чертово напряжение.
Эрик матерится. Он произносит сотни матов по-немецки, но мы все равно не двигаемся с места. Он не напугает нас этим. Мы не уйдем, пока все, наконец, не выяснится.
Я снова чувствую усталость.
Осматриваюсь в поисках туалета. И когда нахожу его, быстро бегу туда. Я ужасно себя чувствую. Присаживаюсь на унитаз. Вскоре заходит Бьорн и ласково шепчет:
– Если тебе плохо, мы можем уйти.
Знаком говорю: «Нет».
– Все в порядке, не волнуйся. Мне лишь нужно, чтобы Эрик нам поверил.
– Он поверит, красавица. Обещаю, что так и будет.
Через несколько минут мы оба выходим из туалета, Эрик внимательно смотрит на нас. Я присаживаюсь на стул и молча наблюдаю за тем, как они заводят новый спор. Высказывают все, что хотят, а я остаюсь в стороне. У меня нет сил даже на то, чтобы говорить. Эрик не смотрит на меня. Он избегает меня.
Видимо, он понимает, что когда смотрит на меня, я меняюсь в лице. Его глаза, как у трансильванского вампира, пугают меня. Наверно, поэтому он старается не показывать их мне.
Входит медсестра, чтобы узнать, что происходит. Эрик просит ее вывести нас, но Бьорн, вооружившись своим шармом, флиртует с женщиной и выставляет ее из палаты, заворожив своей лестью.
Мы с Эриком остаемся наедине. Запасшись мужеством перед его поражающим воображение лицом, я встаю и заявляю:
– Я никуда не уйду, если только не с тобой. И сейчас же я позвоню твоей матери и сестре, чтобы они знали, что случилось.
– Будь ты проклята, Джудит. Не вмешивайся.
– Я вмешиваюсь, потому что ты – мой муж, и я тебя люблю, понятно?
Айсмен в его самом страшном и разрушительном виде смотрит на меня и гневно цедит сквозь зубы:
– Джуд…
Отлично… Он назвал меня уменьшительным именем. Дела налаживаются. Хищный зверь утихомиривается, и я продолжаю:
– Когда я попала в больницу, ты был рядом со мной. Ты не оставлял меня одну ни на минуту, и теперь…
– Теперь ты уйдешь, – прерывает он меня.
– Значит так, послушай, такого не будет. – Вызывающе посмотрев на него, я снова сажусь в кресло рядом с его кроватью и, доставая мобильный из сумочки, говорю: – Если хочешь, встань и вышвырни меня отсюда. А пока я останусь здесь.
Он смотрит… смотрит… и смотрит на меня.
Я смотрю… смотрю… и смотрю на него.
Испания против Германии, матч начинается!
