– Джуд…
Я пожимаю плечами и не двигаюсь. Тепло его тела меня завораживает. А его голос – еще больше. Он начинает ворошить пальцами мои волосы. О боже, какой кайф! Спустя две минуты он не выдерживает и, отпуская меня, торопит:
– Давай, я хочу узнать об этом.
Мурлыча, вздыхаю, поднимаюсь с кровати и иду за своей сумочкой.
Новость, которую я ему сейчас сообщу, сведет его с ума. Открываю сумочку, беру толстый конверт и, вынимая его, показываю его Эрику. Он смотрит на него и вздымает одну бровь. С некоторой комичностью я жестом прошу его подождать и, развязывая платок, повязанный у меня на шее, поворачиваюсь к нему.
– Смотри, что у меня.
Увидев мою красную, до крови разодранную шею, он с тревогой приподнимается в кровати.
– Милая, что с тобой случилось?
– Эти пятна у меня из-за нервов.
Открыв рот от удивления, он снова смотрит на меня и, нахмурившись, тихо произносит:
– Это все из-за меня.
– Отчасти, – киваю я. – Ты же знаешь, что со мной происходит, когда я нервничаю.
Он ничего не понимает. Тогда я вручаю ему толстый конверт и весело говорю:
– Открой его.
Когда он открывает конверт, на кровать падают четыре теста на беременность.
С отвисшей челюстью он смотрит на меня, не зная, что сказать. Подойдя к нему, я достаю фотографию Медузы, которую мне дала врач-гинеколог, и шепчу:
– Мои поздравления, сеньор Циммерман, ты скоро станешь папой.
Нужно видеть его лицо! Тем не менее он молчит, и я весело добавляю:
– И теперь приготовься, потому что с тех пор, как во мне оказалась эта Медуза…
– Медуза?!
– Да, я так ее называю, – отвечаю, показывая ему фотографию.
Он оторопел. До него доходит смысл сказанного. Я продолжаю:
– Так вот, с тех пор, как во мне эта Медуза, я не сплю, не ем и чувствую себя так скверно, что не хочу даже рассказывать, потому что мне страшно. Очень страшно! Я стану мамой, а я к этому не готова.
Обалдевший, каким я редко его видела, Эрик пытается встать.
Что он собирается сделать?
Я тут же его останавливаю. Если он снова сорвет капельницу, медсестры нас прибьют.
Мы смотрим друг на друга. Я улыбаюсь, прильнув к нему, и он опять обнимает меня так крепко, что мне приходится сказать:
– Дорогой… дорогой… ты меня сейчас задушишь.
Он отпускает меня, целует и ежится от боли. Обнимает меня. Снова смотрит на меня. Смотрит на тесты, спрашивает дрожащим голосом:
– У нас будет малыш?
– Похоже на то.
– Маленькая смугляночка?
– Или маленький блондин.
Он улыбается. Он нервничает. Смотрит на меня. Рассматривает меня и опять улыбается. Некоторое время Эрик не отпускает меня, и мы вместе смотрим на фотографию УЗИ. Смеемся, смеемся, смеемся. Вдруг Эрик спрашивает:
– Малышка, ты в порядке?
Его смех – это мой смех.
Желая быть откровенной, я отвечаю:
– Вообще-то, нет, дорогой. Я дерьмово себя чувствую. Вот уже несколько дней у меня рвота, я плачу и не перестаю чесать шею. И я постоянно боюсь этой Медузы. Ко всему этому добавляется то, что внезапно мой муж возненавидел меня, обвиняя в романе со своим лучшим другом. Как, ты думаешь, я должна себя чувствовать? – Прежде чем он отвечает, я добавляю: – Но-о-о-о-о… сейчас, в этот самый момент, рядом с тобой, мне хорошо, очень… очень хорошо.
Эрик снова меня обнимает.
Он так поражен новостью, что едва может говорить. Тогда я самым сексуальным голосом, от которого, знаю, он сходит с ума, шепчу:
– И знай, что, несмотря на мою беременность, ты все равно получишь наказание за то, что засомневался во мне.
Он улыбается. В этот момент открывается дверь и входит Бьорн. Эрик, переполненный радостью, смотрит на него и спрашивает:
– Хочешь стать крестным отцом Медузы?
Глава 24
На следующий день Бьорн и Норберт возвращаются в Германию. У Бьорна есть несколько неотложных дел. Я же звоню Марте и Соне. Узнав о случившемся, они сразу же прилетают в Лондон.
Марта, увидев, в каком состоянии глаза ее брата, совещается с местными врачами. В итоге она решает подождать, чтобы узнать, помогут ли ему время или медикаменты. Если нет, то сразу же по возвращении в Германию придется провести операцию по дренажу крови. Этот вопрос выяснен, и через два дня врач дает нам выписку.
Отлично, мы можем вернуться в свой дом!
Соня приходит в восторг, узнав, что у нее будет еще один внук, а Марта радостно хлопает в ладоши. От осознания того, что семья станет больше, всех переполняет счастье.
Фрида и Андрес звонят по телефону и успокаиваются, когда слышат голос Эрика, а узнав о моей беременности, они становятся просто вне себя от радости.
Звоня Флину, чтобы тот поговорил с дядей, мы решаем пока не говорить о моей беременности ни ему, ни Симоне. Норберт сохранит секрет до нашего возвращения.
Однажды вечером, когда я нахожусь в палате вместе с Эриком, появляется Аманда. Мне до сих пор неловко в ее присутствии, хотя я и признаю: ее поступок доказывает, что она вовсе не такая, какой я ее считала.
Аманда около часа беседует с Эриком о работе.
Я решаю воспользоваться этим и позвонить отцу. Хочу сообщить ему новость.
Одновременно радуясь и переживая, выхожу из палаты и набираю номер телефона в Хересе. После двух гудков меня приветствует племянница Лус:
– Те-о-о-о-о-тенька!
– Привет, маэстро Покемон, как дела?
– Ну, как сказал бы дедушка, задолбанная, но довольная.
– Лус! Ох и язычок у тебя, – порицаю ее.
Она такая естественная, такая настоящая, что улыбка не сходит с моих губ.
– Сегодня учительница Колинес поставила мне четыре балла за работу, которая заслуживала по меньшей мере семи.
Я хохочу. Вспоминаю, кто такая Колинес, и отвечаю:
– Понятно, милая, но, может быть, стоит больше стараться?
– Эта ведьма с крысиной мордой меня возненавидела. Тетенька, я очень старалась, но в этой школе одни зануды.
– Ладно, милая, я верю, что…
Но внезапно она поступает точь-в-точь как моя сестра – меняет тему и спрашивает:
– Как там дядя? Ему уже лучше?
– Да, милая моя, он набирается сил, и в ближайшие дни мы вернемся в Германию.
– Как классно! А Флин?
– Он в Мюнхене с Симоной и Норбертом. Кстати, он хочет, чтобы вы приехали на рождественские праздники и снова всех повидали.
