– Спокойно, хоть он и похож на злобного вампира из фильма «Сумерки», клянусь, это Эрик! И он не кусает за шею.
Мой комментарий немного разряжает обстановку. Я читаю на лицах Флина и Симоны тревогу и прекрасно их понимаю – его глаза действительно пугают.
Флин, еще совсем ребенок, подходит к дяде, обнимает его и спрашивает:
– Они выздоровеют или останутся такими навсегда?
– Они выздоровеют, – уверяю я, желая переключить его внимание.
– Я на это надеюсь, – шепчет Эрик, обнимая племянника.
Я смотрю на него, но больше ничего не говорю. Знаю, что мой немец очень переживает по этому поводу, хоть и молчит. Достаточно увидеть, как он смотрит на себя в зеркало, чтобы все понять. Но мы с ним об этом не говорим. Не хочу усугублять ситуацию. Надеюсь лишь, что после лечения все вернется в норму.
Отец часто говорит, что все хорошее притягивает такое же хорошее.
Будем думать о хорошем!
Наблюдаю за Симоной, которая постоянно поглядывает на глаза Эрика.
Я ее понимаю.
Его глаза ужасают больше всего. Конечно же, и нога в гипсе привлекает внимание, но по-настоящему сильное впечатление производят именно залитые кровью глаза. Без капли белого. Красно-голубые. Необычная комбинация.
Когда вечером мы садимся ужинать, то просим Норберта и Симону присоединиться к нам за десертом. Нам нужно сообщить им приятную новость. Услышав о моей беременности, Флин выкрикивает:
– У меня будет кузен! Как круто!
Мы с Эриком переглядываемся, и я говорю:
– Ты для него станешь старшим братом, и тебе придется многому его научить.
Все смотрят на меня. Они удивлены моими словами, поэтому я с полной уверенностью поясняю:
– Флин – мой ребенок, и Медуза тоже им станет…
– Медуза?! – в один голос спрашивают Симона и Флин.
Норберт и Эрик улыбаются. Я поясняю, указывая на свой пока еще плоский живот:
– Я называю его Медузой – пока не узнаю, кто это будет, девочка или мальчик. – Все кивают, и я спрашиваю у Флина, который не сводит с меня глаз: – Хочешь быть его старшим братом, правда?
Он кивает и изумленно шепчет:
– Кру-у-у-у-у-то, мама.
Иногда Флин называет меня мамой, в другой раз – тетей, в третий – Джуд. Видимо, он еще не решил, кто я для него. Но для меня важно лишь то, что я важна для него.
Взволнованная всем этим, Симона берет Норберта за руку и восклицает:
– Какое счастье! Еще один малыш будет бегать по дому. Какая радость!
Я смотрю на них с нежностью. У этих милых людей нет детей. Несколько месяцев назад Симона призналась мне, что они долгие годы пытались завести ребенка, но судьба так и не подарила им этого счастья. Знаю, что эта новость особенно запала ей в сердце, и Медуза станет для нее родным внуком.
– Значит, мы не покупаем для меня мотоцикл, да? – спрашивает Флин.
Услышав это, я вздыхаю. Мотоцикл для Флина! Я совсем о нем забыла.
Эрик смотрит на меня, потом – на племянника и говорит:
– Сейчас Джуд не может тебя обучать. Ей нельзя ездить на мотоцикле из-за беременности. Но если ты хочешь, мы купим его на выходных, и учить тебя будет мой кузен Юрген.
Эрик прав. Сейчас я не могу и не должна. Но мне нравится его положительный настрой по отношению к мальчику. То, что он предлагает, кажется мне потрясающим решением, но реакция Флина удивляет:
– Нет. Я хочу, чтобы меня учила Джуд.
Ласково глядя на него, поясняю:
– Я не могу сейчас ни ездить на мотоцикле, ни бегать за тобой.
Мальчик пристально смотрит на меня и спрашивает:
– Но когда родится Медуза, ты же сможешь, правда?
Я киваю. Сразу видно: для него очень важно, чтобы его обучала именно я. Смотрю на улыбающегося Эрика и, чмокая мальчугана в макушку, решительно отвечаю:
– Значит, решено. Будем учиться ездить на мотоцикле, когда Медуза будет спать в люльке.
Вечером, оказавшись в своей комнате, мы с Эриком чувствуем полную обессиленность. Он осторожно присаживается на кровать и отставляет в сторону костыль.
Мой любимый счастлив быть дома и я, глядя на него, спрашиваю:
– Помочь тебе раздеться?
С радостной улыбкой мой парень кивает, и я начинаю.
Сначала расстегиваю рубашку, снимаю ее и ласкаю его плечи. Боже, как же он мне нравится. После этого заставляю его встать и, не задевая загипсованную ногу, снимаю с него черные трикотажные штаны. Увидев его выдающийся член, спускаю трусы и мурлычу:
– О да… Это именно то, что мне нужно.
Эрик смеется, и я добавляю:
– Я слишком давно не… и я хочу… хочу… хочу…
Опьяненная желанием, приближаю свои губы к его. Мы уже можем спокойно целоваться. Рана на его губах зажила, и я наконец– то могу наслаждаться поцелуями мужа и страстно его целовать. Возбужденная близостью мужчины, которого люблю до безумия, я осторожно сажусь к нему на колени и спрашиваю:
– Ничего, если я здесь присяду? – Он отрицательно машет головой, и я, нежась, шепчу: – Значит, я никуда не сдвинусь с этого места.
Эрик целует мои губы и, взявшись горячими руками за мои бедра, говорит:
– Теперь ты точно не сдвинешься с этого места.
Я расплываюсь в улыбке. Вот мошенник! Кусая его за губу, отвечаю:
– Я буду двигаться так, что твои крики услышат даже в Австралии.
– Как это соблазнительно, – мурлычет он.
Вне себя от счастья снова обнимать Эрика, смотрю на него и говорю:
– Я вдруг вспомнила, что обещала тебя наказать.
Эрик замирает, смотрит на меня с гримасой на лице, и я поясняю:
– Ты очень плохо себя вел. Ты засомневался во мне и…
– Знаю, любимая. Я никогда себе этого не прощу.
Я не улыбаюсь. Хочу, чтобы он поверил: я действительно буду его наказывать. Он продолжает:
– Джуд, прошу тебя, ты мне нужна… Накажи меня в другой день, но сегодня…
– Ты меня наказал, лишив себя на очень много дней. Ты вообще задумывался об этом, Эрик?
– Да… – И приблизившись к моим губам, он умоляет: – Джуд, пожалуйста… Слышать, как ты меня ругаешь, – для меня это словно музыка.
Он полностью мне сдался.
Я нужна ему так же, как и он мне. Отвечаю:
– Наказание должно быть соразмерным с твоим преступлением.
Он замер. Я знаю, что его это огорчает. Он смотрит на меня в ожидании моей следующей реплики. Не в силах больше мучить его, произношу:
