Мне страшно, и я знаю, что Эрик тоже боится. Но никто из нас в этом не признается. Я – чтобы не волновать его, а он – чтобы не волновать меня.
В день операции меня всю колотит. Я настаиваю на том, чтобы поехать вместе с ним, и он не отказывается. Я нужна ему. Соня, его мать, тоже приезжает с нами. Когда приходит время расставаться, Эрик целует меня и шепчет:
– Не волнуйся, все будет хорошо.
Киваю и улыбаюсь. Хочу, чтобы он видел меня сильной. Но как только он исчезает, Соня заключает меня в свои объятия, и я делаю то, что так хорошо у меня получается в последнее время, – плачу!
Как мы все и ожидали, операция прошла успешно, и Марта настаивает, чтобы Эрик провел ночь в больнице. Тот отказывается, но когда я начинаю злиться, он сдается и даже соглашается на то, чтобы я составила ему компанию.
Этой ночью, когда мы лежим вдвоем, он в тишине произносит:
– Надеюсь, что наш ребенок не унаследует проблему с глазами, как у меня.
Я никогда об этом не думала, и мне грустно оттого, что Эрик уже принял это во внимание. Он, как всегда, все учитывает.
– Я уверена, что этого не случится, любимый. Не волнуйся теперь об этом.
– Джуд… Из-за моих глаз всегда будут проблемы.
– Я тоже всегда буду доставлять тебе проблемы. И я даже не говорю о тех проблемах, которые тебе устроит Медуза. У-у-у-у-у-ух! Так что приготовься, Циммерман.
Слышу его смех, и меня это подбадривает.
Горя желанием обнять его, встаю со своей постели и падаю рядом с ним.
– Милый, у тебя проблема со зрением, и с этим мы должны смириться. Я люблю тебя, ты любишь меня, и мы преодолеем эту проблему и все другие, которые у нас еще будут. Я хочу, чтобы ты сейчас об этом не переживал, договорились?
– Договорились, малышка.
Стараясь сменить тему, добавляю:
– Когда родится Медуза, даже не думай отлынивать от заботы о ней из-за своих чертовых глаз. Э нет, разумник, даже не мечтай! Я хочу, чтобы ты был у детской кроватки с дня рождения Медузы до того момента, когда она поступит в университет или станет хиппи и захочет жить в коммуне, понятно, чемпион?
Эрик улыбается, целует меня в макушку и отвечает:
– Понятно, чемпионка.
Два дня спустя его глаза приходят в норму и становятся прежними. Я радуюсь этому и тому, что на рождественские праздники к нам приезжает моя семья.
И все же, несмотря на радость, я дерьмово себя чувствую. Меня постоянно тошнит, я похудела так, как еще никогда в жизни. Одежда на мне висит, мне никогда не хочется есть, и я понимаю, что из-за этого Эрик постоянно тревожится. Вижу это по его взгляду. Его изводит, когда я бегаю в туалет. Он страшно мучается, поддерживая меня за лоб.
Мои гормоны неуправляемы, и я начинаю смеяться так же внезапно, как и плакать.
Я себя не узнаю.
21 декабря мы едем в аэропорт, чтобы встретить моих родных. Мое сердце наполняется счастьем и радостью оттого, что они проведут с нами рождественские праздники. Когда отец и сестра замечают меня, их лица говорят сами за себя. А племянница, чмокнув меня, спрашивает:
– Тетя, ты что, заболела?
– Нет, милая, а что?
– Потому что у тебя жуткий вид.
– Ее часто рвет, – поясняет Флин. – И нас это очень беспокоит.
– Ты хорошо за ней ухаживаешь? – спрашивает Лус.
– Да, мы все ухаживаем за мамой.
Племянница в изумлении смотрит на него и спрашивает:
– Тетя – твоя мама?
Он смотрит на меня, и я ему подмигиваю.
– Да, тетя Джуд – моя мама, – отвечает он.
– Как кру-у-у-у-то, – шепчет Лус, глядя на него.
Дети всегда так откровенны.
24 декабря мы все вместе празднуем сочельник. Мои родные счастливы. Они написали пожелания на листиках и развесили их на дереве. Эрик с улыбкой наблюдает за нами, а я в восторге оттого, что мы собрались все вместе.
Беременность меня изводит. Она не дает мне жить.
В моем теле ничто не задерживается, я не могу даже удержать в себе вкуснейший хамон, который привез отец. Я ем его с таким наслаждением, но совсем скоро прощаюсь с ним, как и со всем остальным. Зато когда мне становится лучше, я все равно набрасываюсь на хамон.
Ох и упертая же я!
Сестра, со своей тягой успокоить меня, уверяет, что тошнота исчезнет после третьего месяца.
– Я надеюсь, потому что Медуза…
– Булочка, не называй его так! Это ребеночек, и он может обидеться на то, что ты так его обзываешь.
Смотрю на нее и в итоге решаю промолчать. Так будет лучше.
Затем я смотрю на отца и Эрика, которые играют на Wii с Флином и Лус в теннис. Похоже, им весело!
– Ай, булочка, я до сих пор не могу поверить, что ты станешь мамой.
– Я тоже, – вздыхаю я.
Ракель начинает рассказывать о родах, растяжках, налитых ногах, пятнах на коже, и мне становится еще хуже. И это все будет со мной? Я слушаю ее, перевариваю информацию и, когда больше не выдерживаю, делаю то, что так здорово умеет делать она сама, – перевожу тему, спрашивая:
– Ладно, а ты ничего не собираешься мне рассказать о своей дикой интрижке?
Ракель улыбается и, приблизившись ко мне, шепчет:
– В тот вечер, когда я встречалась с Хуанином из магазина, когда я вернулась домой, он ждал меня в соседнем переулке.
– Да что ты говоришь!
Она кивает и продолжает:
– Булочка, он ревновал меня.
– Естественно.
– И мы повздорили. Правда, очень тихо, чтобы никто нас не услышал.
Я улыбаюсь и, увидев, как племянница кричит, словно безумная, выиграв в Wii, добавляю:
– Это естественно, что он ревновал, если ты ушла с другим. На его месте я бы предложила руку Богу, если после того, как он предложил тебе руку, ты отказала ему и пошла на свидание с другим.
Моя безумная сестра прыскает. Ее лицо светится таким счастьем. Я тоже смеюсь, и потом она, вдруг придвинувшись ко мне, шепчет:
– Я с ним переспала. Кстати, это так неудобно – на заднем сиденье автомобиля. Хорошо, что мы потом поехали на «Виллу Смугляночку».
Открыв рот от изумления, хочу что-то сказать, но сестра мечтательно произносит:
– Он такой галантный, такой мужественный, что я схожу с ума.
– Ты переспала с ним?
– Да.
– Серьезно?
– Ну да.
– Ты?!
Ракель смотрит на меня и, приказывая говорить потише, произносит:
