Это два красивых и сияющих «Дукати».
Флин на седьмом небе от счастья при виде мотоцикла, соответствующего его росту, а я плачу. Передо мной стоит мой мотоцикл! Мой «Дукати»! Я узнала бы его среди двухсот тысяч мотоциклов.
Увидев мою реакцию, Эрик обнимает меня и говорит:
– Я знаю, как он тебе дорог. Они сохранили все, что могли, но многие вещи были заменены. Твой отец глянул на него одним глазком и сказал, что теперь он стал еще лучше.
Я набрасываюсь на него, и, пока зацеловываю его, отец очарованно произносит:
– Смугляночка, если раньше твой мотоцикл был хорош, то теперь он стал еще лучше. Но пока ты не родишь ребенка, я не хочу, чтобы ты оказывалась с ним рядом, понятно?
Растрогавшись, киваю, и Эрик заверяет:
– Спокойно, Мануэль. Я сам прослежу за тем, чтобы она к нему не приближалась.
7 января, после превосходных рождественских праздников, мои родные и Хуан Альберто возвращаются в Испанию на самолете Эрика. Как и каждый раз, когда я с ними прощаюсь, меня охватывает тоска, но на этот раз мое настроение еще неустойчивей. Эрик утешает меня, но ему приходится нелегко, потому что я все плачу, плачу и плачу.
Два дня спустя мы опять едем в аэропорт, чтобы проводить Фриду, Андреса и маленького Глена.
– Я буду очень сильно по тебе скучать, – хнычу я.
Подруга обнимает меня с очаровательной улыбкой.
– И я по тебе. Но не волнуйся, как только родится Медуза, я сразу к тебе приеду.
Я киваю. Андрес обнимает меня за талию и говорит:
– Плакса, тебе нужно приехать навестить нас в Швейцарию. Обещаешь?
– Мы постараемся, – кивает Эрик.
Бьорн, который как раз в этот момент прощается с Фридой, увидев, как она растрогана, весело замечает:
– О… о… еще одна плакса. Ты случайно не беременна?
Я прыскаю, а Фрида, дав ему тумака, отвечает:
– Даже не шути так!
Попрощавшись с нашими лучшими друзьями и проводив их взглядом через пункт безопасности, Эрик и Бьорн берут меня под руки, и мы шагаем к машине. Всю дорогу не перестаю плакать. Они смеются надо мной, а я безутешно кричу:
– Ненавижу свои гормоны!
На следующий день, умирая от скуки, принимаюсь складывать рождественские украшения, и мне на глаза попадаются маленькие бумажки с пожеланиями. Вспоминаю, как мы, смеясь, читали их утром в День поклонения волхвов, и, не в силах устоять, перечитываю их. Я растрогана пожеланиями Флина: «Хочу, чтобы Джуд перестало рвать», «Хочу, чтобы у дяди стало все хорошо с глазами», «Хочу, чтобы Симона научилась готовить гаспачо».
На моих губах улыбка счастья. Я никогда не читала пожелания мальчугана, которые он написал в прошлом году, но я уверена, что они совсем не такие прекрасные, как эти. Это даже к лучшему, что я их не читала.
Мое самочувствие улучшилось. Сегодня меня еще не тошнило. Когда я заканчиваю собирать украшения, решаю прогуляться по району вместе с Трусишкой и Кальмаром. Когда собаки замечают, что я беру поводки, они, словно безумные, прыгают от радости.
Как же я давно с ними не гуляла!
На улице красота. Выпал снег, и вокруг все очень красивое. Я долго играю, бросая им камни. Трусишка и Кальмар безудержно бегают за ними. Вдоволь нагулявшись, мы довольные возвращаемся домой. На улице собачий холод, и у меня мокрые и посиневшие от мороза руки.
Когда вечером возвращается Эрик, он сердится, узнав, что я сама выходила на прогулку с собаками.
– Джуд, я сержусь не из-за того, что ты гуляла, а из-за того, что гуляла сама.
– А что ты хотел, чтобы я делала? – кричу я. – Симоны не было дома, а мне хотелось прогуляться.
Эрик смотрит на меня и в конечном итоге говорит:
– А если бы тебе вдруг стало плохо, что тогда?
Мы как раз в самом разгаре спора, как вдруг дверь в кабинет открывается и на пороге появляются Флин и Бьорн. Мы замолкаем, мальчишка подбегает ко мне и обнимает, а затем, повернувшись к дяде, выпаливает:
– Почему ты постоянно сердишься на тетю?
– Что ты сказал?
Флин, типичным для него сердитым голосом, таким же, как у его дяди, отвечает:
– Разве ты не видишь, что она плохо себя чувствует? Не кричи на нее.
Эрик бросает на него яростный взгляд и отвечает:
– Флин, не вмешивайся туда, куда тебя не просят, понятно?
– Значит, не кричи на Джуд.
– Флин… – предостерегает Эрик, сверля племянника взглядом.
Мальчик поворачивается ко мне. Я хорошо знаю его и то, что он может взорваться. Прежде чем он успевает сказать лишнее, вмешиваюсь:
– Беги, милый, найди Симону и скажи ей, что я хочу сегодня с тобой пополдничать, хорошо?
Мальчик кивает, бросает на дядю ледяной взгляд и уходит. Когда мы остаемся втроем, Бьорн подходит и, нежно чмокнув меня в щеку, говорит своему другу:
– Ну и ну, видно, у Джуд появилась мощная поддержка.
Эрик улыбается и отвечает:
– Флин решил переусердствовать в защите своей тети-мамы Джуд. Нет ни единого случая, чтобы он не внес свое последнее слово. Более того, уверен, что сейчас он предпочел бы, чтобы из дома ушел скорее я, чем она.
– Ты совершенно прав, – подтруниваю я, заслужив взгляд его голубых глазах.
Бьорн смеется и, положив папку на стол Эрика, заявляет:
– Если вы опять начнете спорить, я ухожу.
– Нет, это я ухожу. Я проголодалась и хочу пообедать.
Эрик приходит в изумление от моих слов, подходит ко мне и спрашивает:
– Ты проголодалась?
Я киваю. Впервые за долгое время я это подтверждаю, и он радостно произносит:
– Дорогая, ешь все, что захочешь.
Двойной смысл этой фразы меня смешит, но я, промолчав, выхожу из кабинета и иду на кухню. Там Симона как раз готовит для Флина бутерброд и, увидев меня, спрашивает:
– Это правда, что ты хочешь пополдничать?
Киваю, беру шоколадно-ванильный кекс с изюмом, который она приготовила, и, сев на стол, шепчу:
– М-м-м-м, как же мне хочется его съесть.
Симона и Флин улыбаются, а я с упоением поглощаю кекс.
Проходят дни, меня больше не тошнит.
Я счастлива!
Я сразу же набираюсь сил, и все, от чего меня совсем недавно воротило, теперь мне кажется вкусным и потрясающим. Я снова слушаю музыку и танцую.
Эрик сияет от радости, видя, что я в порядке, а как я сияю – даже не передать словами. Наконец-то я могу завтракать, наконец-то я нормально себя чувствую. День за днем я осмеливаюсь есть все больше и вскоре отдаю себе отчет в том, что жру, как настоящее животное. Я – бездонный мешок!
