– Oui, – тихо ответила Оливия, невольно прислушиваясь к словам баллады.
О, если бы у нее была другая фамилия… Сильвер, например. К «Сильвер» сложно подобрать рифму.
О, если бы в ее жизни не случилось того, о чем говорилось в этой песне.
О, если бы Лайон был здесь! Они бы вместе посмеялись над этой песней. И смеялись бы до тех пор, пока слезы не заструились бы по щекам и они не начали бы задыхаться от смеха.
Оливия закрыла глаза, охваченная гневом и тоской – такой мучительной, что ей даже стало нехорошо, – но она по-прежнему стояла как изваяние, и боль наконец, отступила. За эти годы Оливия научилась с ней справляться. Для этого прежде всего требовалась неподвижность.
– Должно быть, вы очень влюблены в вашего жениха, – проговорила портниха.
Влюблена? Оливия нахмурилась. Какого дьявола?! А впрочем… Ведь эти проклятые французы все время только и говорят что о любви. Вопрос же портнихи внезапно вызвал у нее головную боль – словно она решала алгебраическую задачу.
Любовь… Это слово когда-то представлялось ей всеобъемлющим, бесконечным, магическим. Как слова «небеса» и «вселенная». Теперь же оно казалось колючим, ядовитым, глупым. И ей вдруг захотелось… смахнуть его с себя – как нечто отвратительное и холодное, ползающее по коже…
– Надо бы выдворить отсюда этот хор, – пробормотала она в раздражении.
Мадемуазель Лилетт притихла на несколько секунд, потом сказала:
– Но мы можем… Как это у вас говорят? Мы можем использовать их. Да-да, именно так, мисс Эверси.
– Использовать? – переспросила Оливия, явно заинтригованная. – Продолжайте, пожалуйста.
– Можно дать им всем… Как же это сказать?.. Да-да, памфлет. Что-нибудь о правах и нуждах неимущих. Они тогда станут просвещенными – или уберутся отсюда. Может, и то и другое.
Оливия невольно рассмеялась.
– Мне нравится ход ваших мыслей, мадемуазель Лилетт. Похоже, вы изобретательная женщина.
Мадемуазель Лилетт тихо хмыкнула.
– Нельзя подняться из трущоб до работы у magnifique
[4] мадам Марсо, если не быть изобретательной. Однако вы должны стоять неподвижно, пока я орудую булавками, потому что мне не хотелось бы пустить вам кровь. – Властность, похоже, была свойственна портновскому сословию повсеместно, и благородные дамы повсюду подчинялись.
– Простите, вы сказали «трущобы»?
– Mais oui
[5], – пробубнила мадемуазель Лилетт, не выпуская изо рта булавки. – Самые мрачные из всех трущоб.
– Поразительное достижение! – воскликнула Оливия.
– Merci. – Француженка пожала плечами. – Но только нужно быть… Как это по-вашему? Tetu comme an annu… чтобы выжить и преуспеть.
– Упрямой как мул?
– Oui. И я такая.
– Думаю, у нас с вами это общее, мадемуазель Лилетт.
– А мужчины предпочитают называть нас слабым полом. Бедняги…
– Если бы только они знали… – с улыбкой прошептала Оливия.
И женщины дружно захихикали.
– Oui, c’est vrai
[6], – закивала француженка. – Знаете, я тоже восхищаюсь вами, мисс Эверси. Я слышала о вашей деятельности в поддержку неимущих и против треугольной торговли
[7].
Оливия невольно вздрогнула, потом осторожно повернула голову и взглянула на швею.
– Во имя всего святого… как вы об этом узнали?
Мадемуазель Лилетт вскрикнула, уколов палец.
– Не дергайтесь, мисс Эверси! Скажем так: я с одобрением отношусь к подобным вещам. И я знаю, что ваше имя часто упоминают с большим уважением среди тех, кто поддерживает идею искоренения рабства. Вы раздаете людям памфлеты, oui? И посещаете лекции, верно? Возможно, наши пути там пересекались. И если сейчас положение улучшилось, то только благодаря таким людям, как миссис Ханна Мор
[8], мистер Уилберфорс
[9] и вы, мисс Эверси.
– Ох, едва ли я заслуживаю упоминания в одном ряду с миссис Мор и мистером Уилберфорсом, – проговорила Оливия. – Но если мои скромные усилия вызвали кое-какие перемены, то я очень рада. И все же я думаю, что те из нас, кто осуждает рабство, должны больше благодарить Le Chat
[10] за тот ущерб, который понесла незаконная треугольная торговля. Теперь все стали бояться выходить в море.
Кот было прозвище пирата, ставшего на какое-то время грозой морей и притчей во языцех в светских салонах и бальных залах. Никто не знал, кто он на самом деле. Возможно, его имя было Эдгар – так, во всяком случае, его очень многие называли, – но в последнее время он, видно, затаился. Впрочем в этом не было ничего удивительного: все знали, что графу Ардмею, известному также как капитан Ашер Флинт, и его первому помощнику лорду ла Вею было приказано передать этого пирата в руки правосудия. Однако им это не удалось. Или, возможно, не очень-то старались. Кроме того, стало известно, что граф сочетался браком с Вайолет Редмонд, а лорд ла Вей женился на своей экономке мисс Элис Фонтейн.
– Но ведь Le Chat – пират, преступник! – воскликнула мадемуазель Лилетт.
– Тем не менее я бы хотела пожать ему руку, – заявила Оливия. – Потому что он, похоже, нашел единственное средство обуздать безнравственность и алчность. А средство это – страх.
– Но он может очаровать вас и похитить, если вы пожмете ему руку. Ведь именно так поступают пираты, да?
– Ну… не могу с уверенностью сказать, поскольку не имела чести встречаться с пиратами, – с усмешкой ответила Оливия.
«Очаровать»… Еще одно очень французское слово. Еще одно слово, принадлежавшее ее прошлому. Хотя следовало признать: они тогда друг друга очаровали, так что оба были виноваты…
