Изабел рассказала им о себе. Сообщила, что она дизайнер ювелирных изделий и разрабатывает эскизы сережек из драгоценных металлов. Ее работы, отличавшиеся утонченно-изысканными формами, в силу своей оригинальности и привлекательности пользовались повышенным спросом у покупателей и поэтому быстро распродавались в бутиках, расположенных в районе залива Сан-Франциско. Теперь она зарабатывала несколько больше, чем прежде, и оставалась в своей скромной квартирке в Сан-Франциско только из-за низкой арендной платы.
Она встречалась с Эндрю Латимером, которого все в районе Залива знали как технического гения, парня со странностями, помешанного на компьютерах. У него добрые глаза за массивными очками в черной оправе и телосложение велосипедиста. Он любил кошек и храпел во сне. И однажды робко предложил ей его отшлепать («Ты вырос в Лос-Гатосе, Эндрю. Не такой уж ты гадкий мальчишка», – сказала она ему тогда).
Новоиспеченные родственники Изабел сочли ее вполне приемлемой, даже довольно милой.
Мало-помалу Изабел начала ощущать себя среди них своей, и очень скоро их отношения стали легкими и непринужденными.
Но два месяца спустя бабушка преподнесла Изабел золотые карманные часы и дневник. И тогда вся легкость и непринужденность в их отношениях сразу же обернулась раздражением. Разумеется, сдержанным, вежливым, но все же раздражением. Таким, которое могли себе позволить образованные благовоспитанные женщины. Оно проявлялось в мелких колкостях, в перешептываниях тайком, в завуалированных инсинуациях при встречах, во вкрадчивых упоминаниях о часах и дневнике.
Изабел не могла не посочувствовать кузинам. В конце концов, им с детства говорили, что настанет день, когда бабушка передаст драгоценные семейные реликвии одной из них. Считалось, что она сделает это, как только точно определит, которая из них больше всего для этого подходит.
Впрочем, возмущение двоюродных сестер не так уж сильно обеспокоило Изабел. Она не впервые столкнулась с проявлением враждебности в свой адрес. В детстве ее отличала способность постоянно раздражать кого-либо в своих приемных семьях. Так что неприятие кузин показалось ей детской игрой. И вообще, она вовсе не собиралась расставаться с часами и дневником. Не рассталась бы с ними даже ради спасения собственной жизни. И ей было безразлично, как к ней станут относиться все эти люди. Ведь за исключением одного вполне определенного мужчины… Да-да, только ему она по-настоящему была нужна. К тому же никто никогда прежде не дарил ей ничего особенно ценного – не говоря уж об исторических реликвиях. Ибо на этих карманных часах было выгравировано: ЛАДР – Лайон Артур Джеймс Редмонд, а внутри находился миниатюрный портрет девушки – Оливии Редмонд, урожденной Эверси. И лицо этой девушки очень походило на то, которое Изабел видела каждое утро в зеркале. У нее перехватило дыхание, когда она это наконец-то осознала. Удивительно, что она не сразу заметила сходство, хотя оно, казалось, было очевидно…
Ярко-синие глаза Оливии так походили на ее собственные, что у Изабел задрожали руки, когда она впервые это поняла. И еще – то же самое лицо в форме сердечка. И та же посадка головы. Правда, у Оливии Эверси были густые темные волосы, а в непокорной белокурой шевелюре Изабел мелькали пряди всевозможных оттенков – от золота и бронзы до серебра. Но в Калифорнии такие волосы далеко не редкость. Но Изабел была абсолютно уверена: вымытые и подсохшие, волосы Оливии становились невероятно пышными – как и ее собственные. Изабел обычно укладывала их в более или менее респектабельный шиньон, и Оливия, без сомнения, делала то же самое.
– Я поняла, что эти часы и дневник предназначены именно тебе. Поняла в тот же миг, как увидела тебя впервые, – сказала Изабел ее бабушка за ланчем.
Изабел подозревала, что бабушка получала немалое удовольствие от разногласий в семье. Жизнь в пригороде, очевидно, была ужасно скучной.
– Это прямо мистика какая-то… – сказала она бабушке, но та рассмеялась и проговорила:
– Ты сильная и умная. И добилась всего самостоятельно, без чьей-либо помощи. Ты деятельная и неравнодушная. Тебя заботит все, что происходит вокруг. Ты поймешь, что я имею в виду, когда прочтешь этот дневник. Оливия Эверси была отважной женщиной, как и ты… Я знаю, у тебя есть татуировка. Ни одна из твоих кузин не отважилась на такое. Я слышала, что это очень болезненно.
У Изабел и в самом деле имелась татуировка. На лодыжке. Она очень удивилась, что бабушка это заметила. По правде сказать, татуировка эта появилась в следствии серьезного скандала Изабел с приемными родителями. Люди, опекавшие ее в то время, полагали, что только девицы легкого поведения делают себе татуировки, поэтому Изабел пошла и тут же сделала себе тату – это было для нее вполне естественно. В то время она многое делала назло. Но она сделала это еще и потому, что в ее жизни тогда не было ничего постоянного, а татуировка должна была остаться при ней навсегда. Однако процедура эта и впрямь оказалась довольно болезненной.
К счастью, среди множества полезных навыков и умений, приобретенных Изабел в приемных семьях, была способность стойко переносить любые лишения и трудности. И теперь она твердо знала: все в конце концов проходит. Боль же от татуировки продлилась очень недолго…
Изабел никогда не вела дневников из страха, что незнакомые, хотя и не совсем посторонние для нее люди, взявшие ее в свою семью, прочтут его. Но сейчас, едва Изабел открыла дневник Оливии, он тотчас же очаровал ее, и она уже ни о чем другом не могла думать.
Этот дневник, написанный твердым разборчивым почерком, изящным и аккуратным, ее прапрапратетушка начала вести в Испании, незадолго до рождения своего первого ребенка. Сначала она писала очень сдержанно – словно отчитывалась перед кем-то, – но с каждой последующей страницей все более отчетливо пробивался ее истинный голос – живой, чарующий и страстный, полный любви к мужу Лайону. Изабел зачитывалась этим дневником каждый вечер, и ей очень хотелось, чтобы записи Оливии никогда не кончались.
Изабел увлекалась мужчинами и пользовалась у них успехом, причем немалым, но имела обыкновение расставаться с очередным бойфрендом, не дожидаясь, когда он ее бросит. Так что время Эндрю, возможно, уже истекало…
Однако Изабел была очарована своими предками Оливией и Лайоном – ведь те так стойко дожидались друг друга долгие годы.
Воспользовавшись программой для составления родословной, Изабел внесла некоторые сведения и принялась за поиски.
И вот наконец…
На экране монитора обе династии предстали перед ней во всей красе. Она увидела великое множество Эверси и Редмондов, Силвейнов и Лавеев – начиная с Джейкоба и Изольды Эверси и Айзеи и Фаншетт Редмонд. Разумеется, имелись не только имена, но и даты. И все эти люди ее предки! При мысли об этом невероятное возбуждение охватило Изабел. А потом, во время очередной встречи с бабушкой, она показала ей фамильное древо на своем айпаде.
– Боже мой! Только посмотри на себя! Какая красавица! – весело воскликнула бабушка, становясь за ее плечом и окутывая густым облаком аромата «Белых алмазов» (бабушка говорила, что эти духи позволяли ей чувствовать себя прекрасной).
