– Дальше можешь не продолжать, – усмехнулась Амалия. – Я и так поняла, что Валевский поделился с твоим хозяином, и теперь вы его выгораживаете изо всех сил. Только зря вы думаете, что можете меня запугать. – Баронесса подалась вперед, глаза ее засверкали. – Передай своему хозяину, что если хоть одно украшение из парюры окажется за границей, и он, и ты, и месье Груздь, и ваш друг сутенер со своей тучной подругой – все вы пойдете под суд как соучастники кражи. И мой вам совет – немедленно отдайте мне драгоценности, выдайте Валевского, и тогда, так уж и быть, я оставлю вас в покое и уеду отсюда. А если вы вздумаете водить меня за нос, смотрите, как бы вам самим не съесть чего-нибудь несвежего. Да и кирпичи, по правде говоря, могут падать на разные головы.
И хотя в то мгновение на голову Васи не падал никакой кирпич, Херувим отчего-то сглотнул, побледнел и попятился.
Кроме того, в голове у него мелькнула мысль, что Дашенька, то есть баронесса Корф, становится в два раза краше, когда злится. И соображение сие повергло его в совершенную панику. Он-то был уверен, что разочаровался в женщинах, а на самом деле оказывалось, что и в одной-то не может разочароваться окончательно.
– Я же вам говорю, – пролепетал Вася, – Валевский сбежал… И украшений он не брал… Что вы за человек, в самом деле!
– Мои условия остаются прежними, – отрезала Амалия. – Валевский и парюра, только тогда я оставлю вас в покое. И не надо говорить мне о том, что он давно в Польше, потому что я знаю: нынешней ночью дом полицмейстера был ограблен, а несгораемый шкаф, куда якобы никто не мог залезть без спросу, открыт. Наверняка его рук дело! И рано или поздно я все равно найду, где вы его прячете, так что отдайте мне его сразу, и покончим с этим!
Уже не слушая, что пытается еще сказать растерянный посланник, баронесса королевским жестом указала Васе на дверь.
Глава 19
Груздь на раскопках и его археологические находки. – Визит дамы. – Игрок и его друзья. – Как бешеная собака умерла от зависти, а старый вор страшно обиделся.
Макар Иванович Груздь вздохнул, потер мочку правого уха, с отвращением поглядел за окно и перевел взгляд на страницу учетной книги, которую просматривал, проверяя, не обманывают ли его подчиненные.
Через минуту он перевернул страницу, вновь потер мочку уха, прикусил сустав указательного пальца и задумался, глядя за окно.
Беспокоило его не то, что в ссудной кассе на Райской улице, аккурат напротив острога, приемщик явно занижал количество принятого под залог барахла – занижал упорно, неумно, и даже по его лукавому изворотливому почерку было видно, что он ворует. В сущности, Груздю было достаточно кликнуть своего человека и приказать ему разобраться с приемщиком. Но сейчас ростовщику было совсем не до этого.
Груздь был немолод и за свою жизнь совершил немало поступков, которые никак нельзя назвать похвальными. Однако он всегда ухитрялся уходить от наказания, потому что чуял границу дозволенного. И ему было отлично известно: пословица «что посеешь, то и пожнешь» придумана кем-то от безысходности и отчаяния.
Ибо в реальности можно убить лучшего друга и наслаждаться жизнью, и никакая совесть не будет тревожить убийцу по ночам. Можно украсть, можно обмануть – и никогда не понести наказания. Можно быть последней сволочью и при этом уважаемым человеком, а в душе смеяться над окружающими. И наоборот, можно быть честным, умным, бескорыстным – и пропасть ни за грош.
Теперь Груздь беспокоился, так как то, что затевал его старый друг Виссарион Хилькевич, в понимании ростовщика как раз выходило за границы дозволенного. Противостояние, которое задумал король дна, могло дорого ему обойтись, и еще дороже оно могло обойтись Груздю, которому не так давно впервые в жизни довелось побывать за решеткой.
В тюрьме ростовщику крайне не понравилось, и Груздь не имел никакой охоты туда возвращаться. Но он с тоской предвидел, что когда баронесса Корф рассердится – а то, что затевал Хилькевич, явно не придется ей по вкусу, и столичная дама совершенно точно рассердится, – она может пойти на крайне жесткие меры. И поскольку Груздь успел кое-что разузнать о баронессе и ее друзьях, ростовщик не сомневался, что сила окажется вовсе не на стороне Хилькевича.
Груздь был реалистом, а Хилькевич, как бывший актер, с его точки зрения, был склонен порой переигрывать. Ростовщик понимал, что Виссарион вряд ли сумеет одержать верх в затеваемой им схватке. А в их профессии тот, кто не может оказаться наверху, порой очень скоро оказывается на самом дне.
Ростовщик не хотел оканчивать свои дни на дне. С другой стороны, он привык к этому городу, привык к тому, что дело давно налажено и приносит хороший доход. Нет, приносило – до появления баронессы Корф. И теперь Груздь искренне страдал, пытаясь принять решение, которое окажется в данной ситуации единственно верным.
Наконец он поднялся, прошелся по комнате, со вздохом сказал то ли стенным часам, то ли портрету неизвестной дамы на стене «Да!» и вышел.
Далеко, впрочем, Груздь удаляться не стал, ибо через минуту его можно было видеть в погребе того же дома. Сдвинув в сторону какие-то ящики и бочки, Груздь засучил рукава и принялся копать.
Должно быть, местная земля была крайне урожайна на всякого рода материальные ценности, ибо доподлинно известно, что всего через несколько минут упорного труда Груздь сумел выкопать весьма интересный сундучок. Внутри сундучка обнаружились золотые монеты различного достоинства, а также акции и облигации, надежно упакованные в несколько футляров.
Как раз тогда, когда ростовщик на втором этаже дома перепрятывал акции в более надежное место, внизу, в лавке, зазвенел колокольчик и хлопнула дверь. Проклиная слабеющую память, которая не удосужилась подсказать ему, что надо было запереться и навесить табличку «Закрыто» до того, как лезть в погреб, Груздь убрал ценности в ящик стола и быстро сошел вниз.
«Прогоню к чертовой матери… – размышлял он, хмуро шевеля бровями. – Наверняка какой-нибудь студент опять притащил в залог зимнее пальто, чтобы устроить попойку. До чего же надоела мелочная работа!»
Однако в лавке обнаружился вовсе не студент.
Это была высокая, дородная, статная дама, которую Груздь хорошо помнил. Она являлась женой следователя Половникова, и ростовщик не раз видел ее в церкви.
– Пульхерия Петровна? – удивился хозяин лавки. – Чем обязан чести видеть вас, сударыня?
Пульхерия Петровна оглянулась на дверь и зачем-то понизила голос:
– Скажите, Макар Иваныч… Я правильно понимаю, что вы принимаете вещи в залог?
Гм, помыслил про себя всезнающий Макар Иваныч, жена следователя пришла к нему… выходит, Сивокопытенко ее бросил?
И так как нельзя было просто указать Пульхерии Петровне на дверь, старый ростовщик как можно мягче постарался объяснить посетительнице, что вообще-то его лавка закрыта… то есть была закрыта, потому что в городе происходят разные события… и сегодня он тоже не работает, и вообще…
