Это были слова из какой-то пьески, в которой он когда-то играл главного злодея. Впрочем, кроме данной реплики, в пьесе не было ровным счетом ничего занимательного.
– Где Груздь? – спросил король дна.
Жорж ответил, что за Груздем посылали два раза, но он как сквозь землю провалился – лавка заперта, и никто изнутри не отзывается.
– Мозет, он вообще збезал? – предположил Вань Ли в порыве вдохновения.
– Макар Иваныч-то? – буркнул Пятируков. – А с чего ему бегать?
Вань Ли ничего не ответил, съежился и сунул руки в широкие рукава своей китайской одежды.
– Повтори-ка еще раз свой разговор с баронессой, – потребовал Хилькевич у Васи.
И Херувим повторил, что Амалия по-прежнему требовала выдачи Валевского и драгоценностей, что их ультиматум не произвел на нее никакого впечатления и что дама считает, будто они покрывают поляка, который с ними поделился.
– Интересно, – буркнула Розалия, – почему она уверена, что парюру спер именно Валевский? Ведь вроде нет никаких доказательств.
– Она сказала так: «Его работа, совершенно точно, можете даже не сомневаться», – подал голос Вася. Солнце зажигало в его волосах золотые нити, и молодой человек был в то мгновение столь хорош, что королева борделей поглядела на него и, не удержавшись, вздохнула.
– А ты что скажешь, Жорж? – неожиданно спросил Хилькевич у ее спутника. – Можешь даже в рифму.
Сутенер поднял голову. В его глазах мелькнуло удивление – прежде король дна никогда не интересовался его мнением.
– Я полагаю, мы толком ничего не знаем, – проговорил он. – И можем строить любые теории по поводу этой истории. Может, баронесса ищет драгоценности в самом деле и считает, что мы мешаем ее цели. А может, ее цель совсем в другом, но мы-то тут при чем? В конце концов, мы жили мирно, вели себя смирно, почти никому не мешали и место свое знали. А если мешали, зачем присылать к нам даму из столицы, когда достаточно одного приказа? Для Петербурга мы не те лица, с которыми станут церемониться сразу.
Пятируков открыл рот.
– Складно врешь! – только и мог выговорить он. – Ей-богу, складно!
– Ты повторяешь ее слова, – вздохнул Хилькевич. – И ты хочешь, чтобы я им поверил?
– В чем-то Жорж прав, – буркнула Розалия. – Зачем мы Петербургу, в самом деле?
– Вы забываете пло плиезд оцень высокого лица, котолое долзно сколо появиться в насем голоде, – неожиданно подал голос китаец.
– Что? – Граф Лукашевский озадаченно нахмурился.
– Вань Ли, – медленно проговорил Хилькевич, – так ты имеешь в виду…
– Приезд царя, – закончила за него Розалия. – Так что, они решили к монаршему визиту очистить город от нежелательных граждан? – У мадам вырвался смешок, но, не ограничившись им, она витиевато выругалась.
Хилькевич театральным жестом воздел руки к потолку, разрисованному аляповатыми Венерами и Марсами.
– Ну надо же! – И вслед за тем ухитрился выругаться еще более замысловато, чем его соратница.
Граф Лукашевский выронил тросточку, которая со стуком упала на пол. Вася заморгал глазами. Пятируков глазами не моргал, а лишь одобрительно уронил «о…».
– Господа, – вмешался Жорж, который, похоже, один сохранил хладнокровие, – можно много кого послать по матери, но мы все-таки говорим о российском императоре. Каждый имеет право на свое мнение, но все же – чуть больше уважения. Мы как-никак честные воры и сутенеры, а не какие-нибудь бомбисты и террористы.
Граф Лукашевский поморщился. Будучи польским дворянином, хоть и самозваным, он считал, что имеет право относиться критически к российскому самодержцу. Впрочем, в данный момент его куда больше занимало другое.
– Одним словом, поскольку о визите царя давно уже известно и о нем не писал только ленивый, – подытожил Антонин, – за некоторое время до него к нам прислали эту особу. Особа ознакомилась с положением дел в городе, сочла, что мы слишком сильны и что наше присутствие оскорбит… ну, допустим, монаршее самолюбие, а потому принялась нас изничтожать. Так? Или не так?
– По-моему, – несмело заметил Вася, – очень даже складно выходит.
– Вроде бы все логично и вполне прилично, – согласился Жорж, поразмыслив. – За одним исключением: ни о царе, ни о его визите сюда не было сказано ни слова, ни полслова, господа. С самого начала только о Валевском шла речь, который здесь скрывался, избегая встреч.
– Жорж, Жорж… – покачала головой Розалия. – Честное слово, иногда ты бываешь просто невыносим со своими стихами! Хотя в чем-то ты прав. Уже когда Агафон стянул кошелек приезжей дамы на вокзале, записка в нем назначала Виссариону встречу. И сразу же речь зашла именно о Валевском.
– Вы предлагаете мне верить заезжей даме, которой не доверяет даже шулер Рубинштейн? – поднял брови Хилькевич. – Он же ясно сказал, что Валевский для нее не может представлять интерес.
– Дело ведь не столько в Валевском, сколько в украшениях, которые он то ли брал, то ли не брал, – вздохнул Пятируков.
– Но пли нем их не было, – уточнил Вань Ли. – А кольцо, котолое мы насли, оказалось вовсе не из палюлы.
– Он мог и припрятать украшения, – подал голос Вася.
– Допустим, – отозвался его дядя. – Вот скажи, где бы ты спрятал украшения, которые стоят черт знает сколько?
Вася наморщил лоб.
– Ну… Я бы вообще не стал с ними расставаться. Носил бы их с собой, чтоб чего не случилось. Так надежнее. – Юноша увидел усмешки на лицах и поторопился исправиться: – Или зарыл бы в надежном месте… не знаю… При желании ведь можно спрятать все, что угодно.
– Нет, – мрачно проговорил Хилькевич. – Даже если Валевский и впрямь увел бирюльки и припрятал их, то теперь наверняка уже забрал их и смылся из города. Такой стервец не стал бы ждать у моря погоды.
Однако король дна заблуждался.
Наденька Русалкина как раз ложилась вечером спать, когда в ставни снаружи внезапно шлепнулась горсть песка. Недоумевая, девушка набросила на плечи шаль, подошла к окну и отворила его.
– Ой… – прошептала Наденька, не веря своим глазам. – Это вы, Леонард?
Глава 21
Предпочтения пана Валевского. – Находка следователя Половникова. – Кое-что об ураганах, а также о причиняемых ими разрушениях.
Леон Валевский терпеть не мог то, что он называл скверными шутками.
С его точки зрения, кража у него кошелька на вокзале была скверной шуткой, попытка Хилькевича подставить его – очень скверной шуткой, однако увоз Леона неизвестными в Херсон, пока он пребывал в беспамятном состоянии, легко превосходил в скверности все самые пакостные происшествия его жизни.
А поскольку Валевский, как уже говорилось выше, был крайне злопамятен, то и решил, что просто так этого не оставит. Но из Херсона ему оставалось разве что слать своим врагам совершенно бесполезные проклятья, поэтому для начала молодой человек отправился обратно в О.
