Розалия оцепенела. Жорж, впрочем, оцепенел тоже.
– Ой, мама… – сказал Вань Ли на чистом русском языке и угас окончательно.
– Послушайте, – сутенер все-таки нашел в себе силы для возмущения, хоть и нерифмованного, – это что, какая-то шутка?
– Нет, – равнодушно ответил Хилькевич, – вовсе нет. Ты подговорил одну из бордельных девиц передать Сеньке сверток с вороной, ты убил Коршуна и вышел из дома, а затем сделал вид, что только что вернулся и тебе никто не открывал. И, наконец, ты убил Агафона, которому даже в страшном сне не могло привидеться, что нужно тебя опасаться.
– Однако… – пробормотал граф Лукашевский. – Я… я даже не знаю, что сказать!
Но Васе Херувиму определенно было что сказать, и он сказал, хоть и в весьма непечатной форме. Затем Вася вцепился убийце своего дяди в горло, повалил его на диван и стал душить. Розалия завизжала и сделала попытку оторвать Васю от ненаглядного Жоржа, но даже дородной бандерше было не под силу остановить разъяренного юношу.
– Виссарион! – стонала Розалия. – Умоляю тебя! Виссарион, это же безумие! Ты хуже наших судейских, они хоть требуют доказательств, прежде чем засадить! У тебя есть доказательства? Скажи, есть? То, что ты сказал, не тянет даже на подозрение!
– А по-моему, все вполне логично, – заметил граф и, не обращая более внимания на удушаемого Жоржа, налил себе в стакан воды.
– А ты что скажешь, Вань Ли? – поинтересовался Хилькевич. – По-твоему, я не прав?
– Откуда мне знать? – пролепетал растерянный китаец. – Но ведь так пло любого можно сказать, что он что-то пеледал или что он мог кого-то там залезать… – Вань Ли умолк и съежился под пристальным взглядом короля дна.
– Конечно, – неожиданно согласился Хилькевич. – Но раз я так сказал, значит, у меня есть доказательства. Все дело в воронах… Вася!
Херувим, который сейчас скорее напоминал демона, чем ангела, внял все-таки зову короля дна и оглянулся. Жорж уже хрипел.
– Хватит, – небрежно молвил Хилькевич. – Это слишком легкая для него смерть. (Розалия всхлипнула.) Он умрет иначе, а пока – не спускай с него глаз!
– Вы сумасшедший старик! – взвизгнул Жорж. Он сипло дышал, его лицо было багрового цвета. – Я никого не убивал!
– Ну да, и к воронам ты не имеешь никакого отношения, – хмыкнул король дна. – Скажите мне, друзья, – он и сам не заметил, как с его языка сорвалось совершенно непривычное для него слово, – а зачем вообще кому-то слать ворон? Допустим, ты желаешь извести этого человека и занять его место. Но для чего…
– Да пропадите вы пропадом с вашим местом! – взвился Жорж. – С чего вы взяли, что оно вообще мне нужно?
Вася угрожающе навис над ним, но сутенер, похоже, исчерпал лимит своего страха. Он глядел зло, и уголок его рта подергивался. Граф посмотрел на него и, покачав головой, отвел глаза.
– Такие знаки, – спокойно продолжал Хилькевич, – хороши разве что в романах, но все книги, как вам известно, есть вранье от первого до последнего слова. Так зачем же переносить в жизнь то, что должно остаться уделом чьего-то необузданного воображения? Разве что, – хозяин дома усмехнулся, – если у убийцы у самого хорошо развитое воображение, если он склонен к театральным жестам и если, наконец, он не слишком умен. Потому что одно его пристрастие к дешевым эффектам позволит его вычислить.
Виссарион Сергеевич сделал паузу и обвел присутствующих тяжелым взглядом. Потом снова заговорил:
– А теперь давайте подумаем, кто из нас по складу характера не побрезговал бы где-то выискивать дохлых ворон, с риском для себя возиться с ними и подкладывать их на место преступления. Возьмем, к примеру, Вань Ли. Похоже ли такое на него? Нет. Максимум, на что он способен, – разыгрывать из себя китайца или увести в другом городе груз с опиумом. Или, допустим, Антонин Лукашевский. Тот может и убить, и зарезать, но какие-то мертвые птицы – не в его характере. С Васей, я думаю, все и так ясно, он чересчур молод для столь сложной комбинации. Что же до тебя, Розалия…
– Ты говоришь, как прокурор! – обозлилась королева борделей. – Но все это слова, слова, слова! – выдала мадам, даже не подозревая, что только что процитировала бессмертного Вильяма Шекспира. – И я вижу, к чему ты клонишь. Мол, Жорж любит дешевые эффекты, единственный среди нас говорит стихами, а значит, ворон подбросить мог только он. Так вот, Виссарион, заявляю тебе: чушь! Чушь, и более ничего! Потому что я хорошо знаю Жоржа и готова за него поручиться. Он не способен на то, о чем ты говоришь!
– И тут мы подходим к самому главному, – кивнул Хилькевич. – Почему были выбраны именно вороны? Всем известно, что я люблю птиц, так что знак получался вдвойне зловещим. Но почему вороны? А вот почему. Если слегка переставить буквы в слове «ворона», то мы получим «Аронов». Это называется анаграмма, другое слово из тех же букв, – пояснил король дна. – И кто же из нас носит фамилию Аронов, а?
– Вы сошли с ума… – прошептал Жорж. Теперь он был бел, как полотно. – По-вашему, я выбрал ворон, чтобы указать сам на себя?
– Ну, ты думал, что имеешь дело со старым дураком, чье место не грех и занять, – снисходительно пояснил король дна. – А при твоей любви к театральной дешевке соблазн был слишком велик.
Хилькевич распрямился, почувствовав, что последним доводом прихлопнул сутенера, как могильной плитой. И тут Жорж сам поторопился подтвердить его слова – сорвавшись с места, бросился к окну, чтобы попытаться выпрыгнуть наружу. Но Вася был начеку. Он настиг Жоржа и стал избивать его.
– Виссарион! – зарыдала Розалия.
И Хилькевич внял, Хилькевич снизошел, Хилькевич хлопнул в ладоши. Вошли слуги, которым король дна шепотом отдал несколько указаний. Васю оторвали от жертвы, у которой губа была рассечена, глаз заплыл, а щегольской светлый костюм приказал долго жить. Шатающегося Жоржа уволокли, Вася же, злобно покосившись на Розалию, стал собирать с пола опрокинутые в пылу борьбы вещи.
– Ты зверь! – крикнула Розалия Хилькевичу, топнув ногой. – Просто зверь! Что ты теперь с ним сделаешь?
Граф Лукашевский потер жидкие светлые усики и попросил:
– Может быть, обойдемся без подробностей? Не надо портить присутствующим аппетит.
– Все равно я не верю, что это он! – горячилась Розалия. – Не верю! Вот ты тут рассуждал о характере, о соответствии… Он не способен на такое, поймите! Он же трепло! Юбочник! Трус! Только с бабами и умеет обращаться… А взять нож и зарезать Коршуна – поступок из совсем другой оперы! Или Пятирукова…
Вань Ли поежился.
– Залезать человека много ума не надо, – буркнул лжекитаец. – Только мне стланно, сто Золз метил на твое место, Виссалион. – Затем он повернулся к растерянной бандерше. – Ты не обизайся, Лозалия, но Золз – он зе дулак. Пличем дулак, который понимает, что он дулак, и не лезет куда не надо. С чего бы ему взблело в голову заделаться главным? Это все лавно высе его возмозностей. Понимаете, что я имею в виду?
