Уиллу сразу же припомнилась все еще недостроенная фабрика в окрестностях Ренданг-Лобо.
– Что это? – спросил он полковника Дипу, пока их «Мерседес» пролетал мимо.
– Предприятие для выпуска инсектицидов, – ответил полковник, светясь дружелюбной белозубой улыбкой. – Скоро мы будем экспортировать его продукцию по всей Юго-Восточной Азии.
В тот момент он, конечно, принял слова полковника за чистую монету. Но теперь… Уилла внутренне передернуло. Что ж, полковники остаются полковниками, а мальчишки – даже такие, как Муруган, – остаются мальчишками, обожающими играть в войну. И никогда не будет недостатка работы для специальных корреспондентов, идущих по следам гибели людей.
– Значит, вы собираетесь значительно усилить паланскую армию? – спросил Уилл.
– Усилить? Нет. Мне придется ее создать. Пала не имеет своей армии.
– Вообще?
– Абсолютно никакой. Они здесь все пацифисты. – В звуке «пэ» отчетливо прозвучало отвращение, а в «эс» шипело безграничное презрение. – Все нужно будет начинать с нуля.
– То есть милитаризация пойдет рука об руку с индустриализацией, я верно вас понял?
– Совершенно верно.
Уилл рассмеялся.
– Назад в Ассирию! Вы войдете в анналы истории подлинным революционером.
– Я бы очень хотел на это надеяться, – сказал Муруган. – Потому что именно такой и будет моя политика – Перманентная Революция.
– Превосходно! – Уилл выдал ему порцию аплодисментов.
– И я лишь продолжу революцию, начатую более ста лет назад прадедом доктора Роберта, когда он прибыл на Палу, при содействии моего еще более отдаленного предка, который помог осуществить первые реформы. Многое из того, чего они тогда добились, вызывает неподдельное восхищение. Хотя далеко не все – это тоже не стоит забывать. – Он раздал свои оценки, а потом с нелепой напыщенностью школьника, получившего роль Полония в любительской постановке «Гамлета» в конце учебного года, покачал кудрявой головой с видом глубочайшего неодобрения. – Но они по крайней мере что-то делали. А сейчас нами правит кучка косных консерваторов, предпочитающих не предпринимать ничего. Застывшие в примитивной разновидности консерватизма, они и пальцем не пошевельнут, чтобы привнести в страну современные усовершенствования. А в своем радикальном консерватизме не хотят отказаться от устаревших и приносящих только вред замшелых революционных идей, не стремятся изменить то, что насущно нуждается в переменах. Они не желают реформировать реформы. Но я скажу вам без обиняков: некоторые из этих так называемых реформ вызывают только отвращение.
– К примеру, как я понимаю, в реформах нуждается, среди прочего, сексуальная жизнь?
Муруган кивнул и отвернулся. К своему удивлению, Уилл заметил, что он покраснел.
– Приведите пример, – настойчиво попросил он.
Но Муруган не мог заставить себя пойти на окончательную откровенность.
– Обратитесь к доктору Роберту, – сказал он. – Поговорите с Виджайей. Они считают нынешнее положение дел образцовыми отношениями, совершенно естественными. И не только они, а все вокруг. И это одна из причин, почему никто не жаждет перемен. Им нужно, чтобы все продолжалось по-прежнему, так же отвратно и мерзко. Продолжалось вечно.
– Продолжалось вечно, – повторило благозвучное контральто, явно передразнивая Муругана.
– Мама! – Юноша вскочил на ноги.
Уилл повернулся и увидел в дверях комнаты крупную цветущую женщину, облаченную (довольно-таки безвкусно, подумал он; к такому лицу и телосложению больше подошел бы лиловый, пурпурный или электрического оттенка голубой цвет) в облако из белого муслина. Она стояла там с намеренно загадочной улыбкой, и лишь только одна мясистая смуглая рука с пальцами, унизанными кольцами, была поднята вверх, упираясь в косяк двери. Это была поза великой актрисы, всемирно известной оперной дивы, замершей при первом появлении на сцене, чтобы принять восхищенные аплодисменты поклонников, сидевших по ту сторону рампы. Позади нее, терпеливо дожидаясь своей очереди, стоял высокий мужчина в костюме из сизо-серого дакрона
[17], которого Муруган, как только разглядел позади массивной фигуры матери, приветствовал как мистера Баху.
Все еще скромно держась в тени, мистер Баху поклонился в ответ, но не вымолвил ни слова.
Муруган снова посмотрел на мать.
– Неужели ты пришла сюда пешком? Всю дорогу? – спросил он, и в его голосе звучал недоверчивый восторг, смешанный с заботой.
«Прийти сюда пешком! Это же совершенно немыслимо!» – словно хотел выразить он своими вопросами. Но если она это сделала, то какое ей понадобилось мужество!
– Да, я проделала весь путь пешком, мой малыш, – ответила она с игривой нежностью.
Поднятая рука женщины соскользнула вниз, обвила тонкое и стройное тело юноши, прижала его к себе, поглотив его фигурку в свободных складках материи у своей необъятной груди, а потом отпустила на волю.
– У меня вдруг проявился один из моих обычных Импульсов. – Как сразу заметил Уилл, она умела говорить так, что собеседник мог действительно слышать заглавные буквы в словах, которые ей хотелось выделить особо. – Мой Внутренний Голос сказал: «Отправляйся и познакомься с Незнакомцем в доме доктора Роберта. Иди же!» «Как, прямо сейчас? – спросила я. – Malgré la chaleur?
[18]» А мой Внутренний Голос от таких вопросов быстро теряет терпение. «Придержи свой глупый язык, женщина, – сказал он. – Исполняй то, что тебе велено». И вот я здесь, мистер Фарнаби.
С протянутой перед собой рукой, вся в облаке крепкого аромата сандалового масла она подошла ближе к нему.
Уилл склонился к толстым, сплошь покрытым драгоценностями пальцам и пробормотал нечто, заканчивавшееся словами «ваше высочество»…
– Баху! – окликнула она, пользуясь царственной прерогативой обращаться к любому просто по фамилии.
Откликаясь на давно ожидаемый вызов, актер второго плана тоже вошел в комнату и был представлен как Его Превосходительство Абдул Баху, посол Ренданга.
– Абдул Пьер Баху – car sa mère est parisienne
[19]. Но английский он выучил в Нью-Йорке.
Он выглядит, подумал Уилл, пожимая послу руку, как Савонарола, но Савонарола с моноклем и в костюме от одного из лучших лондонских портных.
– Баху, – сказала Рани, – это Мозговой Трест Полковника Дипы.
– Если ваше высочество позволит мне высказать свое мнение, то это определение чрезвычайно льстит мне, но в нем содержится явная недооценка личности самого полковника.
Его манеры говорить и держаться были учтивыми почти до степени иронии, пародии на смирение и самоуничижение.
