– В таком случае меня удивляет, – сказал Уилл, – что не всем нам открыта эта истина. Если вопрос лишь в том, чтобы заниматься любовью, применяя особые методы. Как вы ответите на это?
– Отвечу так… – начал Ранга.
Но девушка оборвала его.
– Лучше вслушайтесь, – сказала она. – Вслушайтесь!
И Уилл вслушался. Глухо, издалека, но вполне отчетливо до него донесся странный нечеловеческий голос, который первым приветствовал его по прибытии на Палу.
– Внимание, – говорил он. – Внимание. Внимание…
– Снова эта треклятая птица!
– Но здесь и заключен секрет.
– Во внимании? Хотя всего лишь минуту назад вы утверждали, что это нечто иное. Как насчет того смешного молодого человека с его резервом любви? То есть с его сдержанностью?
– А это всего лишь помогает повысить внимание.
– И действительно помогает, – подтвердил ее слова Ранга. – А в этом весь смысл майтхуны. Вовсе не особая техника превращает физическую любовь в йогу. Техника только открывает путь к познанию. Познание – это чувства человека и элемент бесчувствия в каждом чувстве.
– Что такое бесчувствие?
– Сырой материал для будущих чувств, который предоставляет мне внешний мир.
– И вы способны обращать внимание не только на свою сущность, но и на внешний мир?
– Конечно.
Уилл повернулся к маленькой медсестре:
– Вы тоже?
– Да, на свою сущность, – ответила она, – но в то же время на то, что ею не является. Например, одновременно на сущность Ранги и окружающий его мир; на тело Ранги, на свое тело и все, что оно чувствует. Вбирая в себя и любовь, и дружбу. И понимая загадку другого человека – иногда совершенно незнакомого, который не только становится второй половиной тебя самого, но и составляет важный элемент окружающего мира – то есть «не-тебя». И непрерывно ты обращаешь внимание на все те вещи, что человеку, который считает себя сентиментальным (а в самом худшем случае – «духовным», как наша бедняжка Рани), показались бы лишенными романтики, неприятными и даже отталкивающими. Но они далеко не отталкивающие, потому что, как только ты осознаешь их во всей полноте, эти вещи становятся такими же красивыми, как и все остальное, такими же чудесными.
– Майтхуна – это дхьяна, – подытожил Ранга. Новое слово, которое, в его понимании, объясняло все.
– Но что такое дхьяна? – спросил Уилл.
– Дхьяна – это созерцание.
– Созерцание…
Уиллу припомнился клубнично-розовый альков над Чаринг-Кросс-роуд. Созерцание едва ли стало бы тем словом, которое он избрал для описания происходившего в нем. Но, если вдуматься, даже там можно было обрести подобие освобождения. Отчуждение от изменяющейся окраски света рекламы джина «Портерз» становилось отчуждением от остального твоего бытия. Освобождением от любви, от интеллекта, от здравого смысла и общепринятых приличий – от всего осознанного, кроме безумной муки трупного света или розового сияния самой дешевой, самой вульгарной иллюзии. Он снова посмотрел на сиявшее личико Радхи. Как она счастлива! Какая демонстративная убежденность, но не в правоте мистера Баху, стремившегося сделать мир местом, где можно было бы грешить в полной безопасности, а в чем-то полностью противоположном: величавом и благословенном! Это выглядело глубоко трогательно. Но он отказывался чувствовать себя растроганным. Noli me tangere
[36] – это был категорический императив. С усилием сменив фокусировку своего сознания, он сумел взглянуть на все ему описанное как на некий до смешного нелепый курьез, внушавший хотя бы некоторую уверенность в себе. Что нам делать во имя спасения? Ответ: трахаться! Обхохочешься.
Улыбаясь своей маленькой шутке, он спросил не без иронии:
– Вас обучали майтхуне в школе?
– Да, в школе, – ответила Радха совершенно невозмутимо, сразу заставив поникнуть его надутые раблезианским ветром паруса.
– Этому обучают всех, – добавил Ранга.
– И когда же начинается обучение?
– Примерно в одно время с тригонометрией и общей биологией. Примерно в пятнадцать или в пятнадцать с половиной лет.
– И когда ученики усваивают майтхуну, они заканчивают школу и женятся – то есть те, кто женится вообще?
– Да, так и есть, – кивнула Радха.
– И все еще практикуют ее?
– Не все, разумеется. Но очень многие.
– Постоянно?
– За исключением того времени, когда хотят зачать ребенка.
– А те, кто не желает заводить детей, но стремится не ограничиваться майтхуной, как поступают они?
– Существует контрацепция, – лаконично ответил Ранга.
– А противозачаточные средства доступны?
– Доступны? Да их распространяют по указу властей. Причем совершенно бесплатно. С них только взимается небольшой налог.
– В начале каждого месяца, – дополнила его слова Радха, – почтальон доставляет комплект на тридцать ночей.
– И дети не рождаются?
– Рождаются. Но только желанные. Ни у кого нет больше троих, а многим достаточно и двоих.
– В результате, – обратился Ранга к статистике и к неизбежному педантизму, – наше население увеличивается менее чем на треть процента в год. А на Ренданге рост почти как на Цейлоне – без малого три процента. В Китае он составляет два процента, а в Индии – одну целую и семь десятых.
– Я побывал в Китае всего месяц назад, – сказал Уилл. – Ужасно! В прошлом году провел четыре месяца в Индии. А до Индии посетил Центральную Америку, где рождаемость выше, чем на Ренданге и на Цейлоне. Вы когда-нибудь бывали в Ренданг-Лобо?
Ранга кивнул.
– Три дня на Ренданге, – объяснил он. – Если ты продолжаешь обучение после средней школы, это становится частью курса социологии. И тогда тебе дают возможность лично увидеть, как выглядит Внешний Мир.
– И каковы ваши впечатления от Внешнего Мира? – спросил Уилл.
Ему ответили вопросом на вопрос:
– Когда вы были в Ренданг-Лобо, вам показали трущобы?
– Наоборот, сделали все, чтобы я их не увидел. Но мне удалось ускользнуть.
Он живо вспомнил, как сумел ускользнуть на обратном пути в отель после пышного приема с коктейлями в министерстве иностранных дел Ренданга. Там собрались все, кто имел реальное значение и авторитет. Местные крупные чиновники и знаменитости с супругами – множество мундиров и орденов, «Диора» и изумрудов. Все важные иностранцы. Дипломатический корпус в полном составе. Британские и американские торговцы нефтью, шестеро представителей японской торговой миссии, дама-фармаколог из Ленинграда, два инженера из Польши, немецкий турист, оказавшийся кузеном Круппа фон Болена, загадочный американец из руководства огромного финансового консорциума, базировавшегося в Танжере, а кроме того, сияющие от счастья и довольства жизнью четырнадцать чешских техников, прибывших в прошлом месяце с новым грузом танков, пушек и пулеметов фирмы «Шкода». «И это те люди, – говорил он себе, спускаясь по мраморным ступеням министерства иностранных дел на площадь Свободы, – это те люди, которые правят миром. Нас два миллиарда и девятьсот миллионов, но мы зависим от небольших группировок политиканов, нескольких тысяч магнатов, генералов и валютных спекулянтов. Они – цианид, отравляющий Землю, но цианид, который никогда не потеряет своего дурного запаха и привкуса».
