– Ох, Михал, Михал… Что же ты?
Но не стало и слез, и долго Мадленка сидела, скорчившись, рядом с телом. Дважды она протягивала руку, чтобы закрыть любимому брату глаза, и дважды отводила ее, но на третий раз решилась. Мадленке стало так плохо, что она подумала – вот сейчас умрет на месте. Но она не могла себе позволить этого, ибо оставалось сделать самое главное.
В лесу, покинутом солнцем, стремительно темнело, но Мадленка знала, что не уйдет отсюда, пока не похоронит по-христиански всех погибших, ибо негоже оставлять их тела на растерзание диким зверям. Потом она приведет сюда ксендза с людьми, чтобы они перенесли останки в другое место. Но это будет потом.
Мадленка взяла меч одного из убитых и стала ковырять им землю – та была твердая и не поддавалась. Тогда Мадленке пришла в голову другая мысль: что, если найти какую-нибудь небольшую ложбину, достаточно широкую, чтобы поместить туда восемнадцать тел? Останется присыпать их землей, а сверху положить еще камней. Прихватив с собой меч, девушка отправилась на поиски. Нечто подобное вскоре нашлось: в полусотне шагов от поляны было русло высохшего ручья, и земля там мягкая – не земля, а сплошной песок. Мадленка воспрянула духом и вернулась на поляну.
Тут в глаза ей бросились стрелы, торчащие из тела Михала, и она невольно призадумалась. Получается, в день Страшного суда, когда все мертвые воскреснут в своем человеческом обличье, брат воспрянет со стрелами в груди, которые убили его? Что он тогда подумает о ней? И Мадленке живо представилось, как Михал корит ее за то, что она не вытащила треклятые стрелы, и, грустно качая головою, говорит:
«Ах, мало же ты дорожила мною, сестра моя Магдалена!»
Мадленка опустилась на колени возле тела и взялась рукой за древко стрелы. Крепко ухватив его, выдернула стрелу из раны. Но оставалось еще много, так много… Она боялась, что у нее не хватит сил извлечь все.
– Господь всемогущий… – прошептала Мадленка, просто чтобы что-то сказать.
– Святой Иоанн, – сказала она, когда была вынута вторая стрела.
– Святой Матфей… Святой Лука… Святой Петр… – Тут она обнаружила, что начисто забыла имена остальных апостолов, и храбро продолжила: – Святая Екатерина… – В лицо ей из раны брызнула кровь, но она не остановилась. – Святая Анна… Богородица, храни нас…
Мадленка заплакала.
– Святая Варвара великомученица… Святая Елизавета… Апостол Андрей… – Оставалась последняя стрела. – Святой Себастьян, – закончила Мадленка решительно и вырвала стрелу из раны.
Ей казалось, что с места ей не подняться – настолько она была разбита. Но Мадленка по природе была упряма и если что-то задумывала, то непременно добивалась своего.
Следующие три или четыре часа Мадленка перетаскивала тела к высохшему ручью. То мечом, то руками, обломав все ногти и ободрав до крови пальцы, она немного углубила русло в выбранном месте и стала укладывать тела друг на друга, но сначала сняла с Михала рубашку, покрытую еще не засохшей кровью, и отложила ее в сторону. На рубашку она положила веревку, которой тело брата было привязано к дереву, и одну из поразивших его тяжелых стрел с четырехгранным наконечником. Прежде чем уложить в могилу мать-настоятельницу, Мадленка долго искала в траве ее четки и, найдя их, вложила в руку умершей, не забыв поправить ей волосы, как умела. У одного из слуг Мадленка позаимствовала штаны, у другого – сапоги, у Збышека – шапку, а с Болеслава сняла куртку, на которой почти не было пятен крови. Все это Мадленка делала потому, что у нее сложился некий план, которому она намерена была следовать. Поскольку женщине разгуливать в одиночестве по лесам, кишащим разбойниками, было отнюдь небезопасно, а ее собственное платье, разодранное и окровавленное, пришло к тому же в полнейшую негодность, Мадленка решила переодеться мальчиком, вернуться домой и потребовать справедливого возмездия для тех, кто убил настоятельницу и так жестоко казнил ее родного брата.
При свете луны Мадленка засыпала тела песком, а сверху набросала камней и навалила сломанных веток. Чего-то, однако, не хватало, и только через пару минут уставшую Мадленку осенило, чего именно. Тогда она подобрала две толстые ветки, перевязала их лоскутком от своего платья так, что образовался крест, и водрузила его над могилой.
Совы, сидя на ветках, тревожно ухали, глядя на удивительное зрелище – холм, выросший посреди песчаного русла. Мадленка, стоя с непокрытой головой, подумала, что надо бы прочитать молитву, только она не знала, какую. После небольшой заминки стала читать «Отче наш»:
– Отче наш, иже еси на небеси…
С каждым словом на нее снисходили мир и успокоение. Но когда она дошла до фразы: «…и отпусти нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим», голос ее упал до шепота, девушка запнулась и умолкла. Спазм горя стиснул горло тугой петлей, и волна гнева обожгла ей лицо.
Прощать врагам? Враги – это те, кто напал на них посреди леса, те, кто безвинно убил настоятельницу и расстрелял стрелами потехи ради ее брата. И таких врагов надо прощать? Никогда! И, запрокинув голову, Мадленка закричала, глядя в потемневшее небо:
– Нет! Пусть бог простит их, если сможет, но я – я не смогу! Пусть они умрут, и тогда я прощу их! Пусть они все падут от моей руки! Пусть я буду вечно проклята, если забуду то, что они сделали! Никогда! Никогда! Никогда!
Она умолкла и, вызывающе выставив острый подбородок, постояла, ожидая, что за такие слова Всевышний неминуемо поразит ее молнией. Однако ничего подобного не случилось. Только по листьям деревьев тихо зашелестели первые капли дождя да где-то очень далеко прогремел гром.
Мадленка опомнилась, когда холодные струйки потекли по ее лицу. Она забрала ворох одежды, веревку, библию, стрелу и меч и, отойдя под дерево, быстро переоделась. На тело она надела рубашку Михала, чтобы помнить, что его кровь взывает к отмщению, кое-как влезла в штаны, которые оказались ей велики, опоясалась веревкой, натянула куртку и сапоги. На голову нахлобучила шапку, меч прицепила слева, как учил дедушка, Библию сунула за пазуху, после чего легла на мох там, где капало меньше всего, и, накрывшись платьем Магдалены Соболевской, моментально уснула.
Глава 3,
в которой происходят всякие невероятные события
Пробудившись на следующее утро, Мадленка обнаружила, что ей очень хочется есть.
Кожа на содранных ладонях болезненно ныла, ныли ушибленные ребра, голова кружилась, желудок сжимался от голода, а сердце – от печали. Вдобавок ночь, проведенная на свежем воздухе, не пошла Мадленке на пользу – она простыла и теперь начала чихать и кашлять.
После дождя в лесу посвежело, и всюду – на листьях, на стеблях, на ветвях – дрожали переливчатые капли. Мадленка потянулась, после чего воздала хвалу богу, что она еще цела и невредима, села на камень и стала размышлять.
Вчера их караван успел отъехать довольно далеко от дома, однако не настолько, чтобы невозможно было вернуться туда пешком. Соображение это чрезвычайно подбодрило Мадленку. Правда, она не была уверена в том, что ей известна обратная дорога – ведь они все же ехали не менее часа и вдобавок несколько раз сворачивали… Но Мадленке так сильно хотелось вернуться домой, что она с ходу отмела последнее соображение как несущественное.
