– Да-да, – кивнула она головой, – но, отец, ты знаешь, мне нужно красивое платье. Там будет много знатных шляхтичей, и я не хочу выглядеть замарашкой.
Пан Соболевский помялся и объявил, что должен подумать и посоветоваться с женой. Зная привычки госпожи Анны, Мадленка приготовилась к тому, что платья она не получит и придется идти либо в желтом, либо в красном, которые ей до смерти успели надоесть. Но, к ее удивлению, пан Соболевский вернулся с нарядом, далеко превосходящим ее чаяния. Восторгу Мадленки не было границ. Платье золотистого оттенка, украшенное вышивкой, было вершиной всего, о чем она мечтала.
Пан Соболевский представил дочери найденного им бойца, жилистого малого с рябым лицом, Франтишека, преисполненного потешной важности. Мадленке он не понравился, но, раз отец выбрал его, она не стала возражать. Если верить речам бравого воина, он побывал в таком количестве битв, что все их и не помнит, ну а божий суд за честь прекрасной панны для него и вовсе сущий пустяк. Мадленка заверила его, что он непременно победит, ибо она ни в чем не виновата. Франтишек зачем-то многозначительно ухмыльнулся и горячо заверил ее в своей преданности.
* * *
Воротясь к трактирщику, который рекомендовал его пану Соболевскому, великий боец объявил, что вскорости у него будет чем заплатить свои долги.
– Ты только смотри, чтобы тебя не убили, – предостерег его трактирщик, – а то ты только мне должен не меньше четырех флоринов.
– Брось ты, что я, дурак, что ли! – отвечал Франтишек, имевший обыкновение каждый божий день воевать с бутылкой. – Да и пану хочется помочь, хороший пан, хотя дочка его – так себе, вот что я скажу.
Трактирщик подумал, кивнул и налил Франтишеку вина.
Тут к ним подошел какой-то человек, слышавший их разговор, и вступил с Франтишеком в беседу. Великий воин ничего не умел скрывать, особенно когда дела у него почему-либо шли хорошо. В данном случае простодушие только пошло ему на пользу, ибо после того, как неизвестный человек удалился, карманы Франтишека отягощал увесистый кошель, а трактирщик, получивший наконец свое, стал величать его «господином».
Вы, благосклонный читатель, наверняка захотите узнать, что за таинственный человек такой там появился и почему после встречи с ним Франтишек ни с того ни с сего внезапно разбогател. Но так как я не сомневаюсь в вашем уме, я предоставляю именно вам решить сию маленькую загадку. От себя лишь скажу, что неизвестный, о коем идет речь, не принадлежал к числу доброжелателей моей Мадленки, а скорее совсем наоборот…
Наступил с нетерпением ожидаемый день божьего суда. В летописях того времени имеются разночтения относительно точной его даты: хроника аббатства бенедиктинцев позволяет предположить, что он состоялся в двадцатых числах августа, а Малая Краковская настаивает на третьем сентября. Поскольку истина, очевидно, заключается либо там, либо там, либо (как нередко случается) лежит где-то посередине, то благосклонный читатель волен принять любую из указанных дат по своему вкусу, а также любую из находящихся между ними.
Погода выдалась восхитительная. Специально для зрителей построили трибуны, но поглазеть на поединок явилось столько народу, что мест на них не хватило. Князь сидел на троне под балдахином, между епископом Флорианом и своей невестой. Август устроился отдельно в окружении своей свиты, а Мадленка с родителями и сестрами, приехавшими поддержать ее, устроилась на скамьях наискосок от трона. Из ее сестер присутствовали двойняшки и хохотушка Агнешка, остальные то ли не смогли, то ли не захотели явиться. На Мадленке было ее новое золотистое платье, в котором она чувствовала себя почти королевой, и девушка с удовлетворением отметила, что большинство взглядов устремлено на нее. Она красиво причесалась и надела поверх волос сетку, украшенную жемчужинками. В сторону Августа Мадленка почти не смотрела, уверенная в своей победе. До начала поединка молодой князь пытался с ней переговорить, но она ответила, что не может принять его.
Бойцы вышли на поле, поклонились зрителям, затем друг другу и замерли, ожидая, что скажет поднявшийся со своего места епископ Флориан. Сердце Мадленки екнуло: против ее бойца Август выставил Доброслава из Добжини, знатного рубаку, отличившегося еще при Грюнвальде. Но Мадленка, помня о том, что правда на ее стороне и поэтому проиграть она не может, подавила дурное предчувствие и стала слушать, что говорит епископ.
Епископ Флориан вкратце напомнил обстоятельства дела, указал на невозможность его разрешения обычным способом и объявил, что не осталось иного пути, кроме божьего суда, на котором окончательно решится, кто прав, а кто не прав. Он благословил бойцов, прочел краткую молитву и сел на место, после чего глашатай подал сигнал к началу боя. Бойцы опустили забрала и стали друг против друга.
У Мадленки от волнения потемнело в глазах. Она побледнела и схватилась за руку матери, которая крепко сжала ее ладонь в знак поддержки. Когда Мадленка смогла наконец перевести дыхание и подняла глаза на бойцов, то ужас сковал ее с головы до ног.
Великий воин отступал. Он наносил вялые, совершенно бесполезные удары, рубя воздух. Всякому зрителю, как бы мало он ни был искушен в ратном деле, становилось ясно, что преимущество на стороне Доброслава из Добжини и что он не замедлит своим преимуществом воспользоваться.
Смотреть на великого воина, все свои силы употребившего на то, чтобы уворачиваться от точных ударов своего противника, было и жалко, и гадко. Мадленка чувствовала, как пот течет по ее лицу. Вот Франтишек едва-едва отвел удар, грозящий ему верной смертью, вот он предпринял невнятную попытку наступления, которая, однако же, была пресечена в корне…
«Этого не может быть! – твердила себе Мадленка. – Бог не может быть так со мной жесток!»
Франтишек был уже ранен, кровь текла из его шеи; Доброслав же из Добжини еще не получил ни единой царапины. Зрители, недовольные жалкой схваткой труса с явно превосходящим его противником, начали свистеть и улюлюкать. Некоторые даже пытались швырять в неумелого бойца землю и объедки. Франтишек получил вторую рану, споткнулся и упал.
«Бог отступился от меня, – подумала Мадленка. – Но ведь я-то знаю, что невиновна! Значит, весь этот фарс, называемый почему-то божьим судом, ничего не стоит. Ничего! Как глупо: из двух людей всегда побеждает тот, кто сильнее, опытнее, хитрее. Выставь слабого бойца за самое правое дело – и что будет? Он проиграет. Но сам по себе проигрыш одного человека не значит ничего».
Франтишек поднялся и сделал вид, что сражается.
«Он погиб, – вздохнула Мадленка. – И я погибла. Все погибли». Особенно ей было почему-то жалко Того, Кто На Небесах, от чьего имени разыгрывался столь жалкий фарс. «Может быть, я в чем-то согрешила против Него? В гордыне? В ненависти? В жажде мести? Но ведь даже в Библии сказано: «Око за око, зуб за зуб». Я ничего не сделала такого, за что можно было бы так меня казнить». Мадленка чувствовала себя опустошенной. Она уже не знала, что и думать.
Франтишек на поле боя вяло махал мечом, но она видела, что минуты его сочтены. Ни никак он не мог противостоять Доброславу из Добжини.
