– Ты в Дюнкерк? Я могу проводить тебя до города. – Он говорил и уже соскакивал с лошади. – Букет, наверное, тяжелый. Дай мне, я понесу.
Он протянул руку – и опять наткнулся на этот взгляд, который казался ему презрительным и высокомерным. И от этого взгляда у него вся кровь вскипела в жилах.
– Не смейте говорить мне «ты», – тихо проговорила Амелия. – Кроме того, я ни о чем вас не прошу.
Она сделала движение, чтобы уйти, но Луи рванулся вперед и поймал ее за руку.
– Вы делаете мне больно, – прошептала Амелия. Он придвинулся к ней совсем близко, и она увидела, как горят бешенством его глаза.
– Если ты еще раз скажешь мне «вы», я оторву тебе руку! – со злостью выпалил он.
И, чувствуя одновременно облегчение оттого, что наконец выговорился, и стыд оттого, что не сумел сдержаться и показал себя с самой худшей стороны, выпустил ее.
Амелия с удивлением поглядела на него, и он почувствовал себя совсем гадко – так, как если бы у него поднялась рука на беззащитного ребенка. Он искал, как бы поправить то, что сделал, и ничего не приходило ему в голову.
– Если вам больше нечего сказать, прощайте, – спокойно проговорила она.
И удалилась по пыльной дороге – принцесса, настоящая принцесса: это чувствовалось даже по ее походке, по ее спине, по тому, как она держала голову. И он не посмел ее удержать.
Он постоял возле своей лошади, беззвучно ругаясь. Он забыл, зачем он выехал из Дюнкерка, забыл обо всем на свете; больше всего он хотел сейчас сделать что-нибудь, чтобы она не смотрела на него так. Чертыхнувшись, он сел наконец на лошадь и поехал следом за Амелией, но не проехал и полкилометра, как увидел, что она поравнялась с его солдатами. Амелия и Сильвен обменялись несколькими словами, после чего она улыбнулась, дала ему розу и двинулась дальше. Терзаясь по поводу того, что бы это могло значить, Луи подождал, пока Амелия отойдет, и подъехал к солдатам. Он хмурился и избегал смотреть на розу, которую савояр прицепил к своему мундиру.
– Тут только что проходила гражданка, – сказал Луи, стараясь говорить как можно более равнодушно. – Вы знаете, где она живет?
– Конечно, generale, – отозвался Сильвен. – Возле Вонючий улица, в доме, который называться «Золотые ворота».
– А откуда ты знаешь? – мрачно спросил Луи.
– Он ее хозяйке клавесин чинил, – объяснил второй солдат, и Луи немного воспрял духом.
А Амелия меж тем продолжила свой путь и вскоре была уже в городе. Миновав канал, она свернула на улицу Руссо и уже вошла во двор, когда неожиданно кто-то схватил ее за руку.
Вскрикнув, Амелия отшатнулась и, поскольку у нее в руках был только букет, с размаху ударила этим букетом в физиономию нападавшего. Тот попятился, озадаченно потирая лицо, и, только увидев синие глаза и черные волосы, Амелия сообразила, что перед ней стоит вовсе не тот, о ком она только что думала, а Арман де Бельфор.
– Простите, сударыня, – прошептал он, – я, должно быть, напугал вас. Вы не могли бы впустить нас в дом? Мы оказались в городе засветло и не хотим, чтобы посторонние нас видели.
Тут Амелия заметила под навесом виконта, одетого по-простонародному. Впрочем, Арман де Бельфор в этом смысле ему не уступал.
– Сзади есть черный ход, – сказала Амелия. – Идите туда, я сейчас впущу вас.
И она поспешила в дом, чтобы заодно предупредить Анриетту о прибытии ее друзей.
Анриетта, которая сидела в кресле, радостно приподнялась с места.
– Наши здесь! Значит, будут хорошие новости! Себастьен! Иди скорее сюда!
И, пока Амелия впускала Оливье и Армана через черный ход, Анриетта вызвала Эмму и велела ей звать доктора, который жил на другом конце города, а дворецкого послала к аптекарю за каким-то лекарством.
Тереза, услышав, что приехал Оливье, тотчас же побежала вниз. Она была готова броситься любовнику на шею, но неподалеку находилась Амелия, которая меняла в вазах цветы, и виконт ограничился тем, что поцеловал маркизе руку.
– Ты мог бы быть со мной поласковее, – прошептала маркиза, прижимаясь к нему всем телом.
Оливье оглянулся через плечо на Армана, который подошел к Амелии с какой-то любезностью. Чем дальше, тем больше де Вильморен жалел, что опрометчиво дал другу разрешение заняться своей невестой. Кроме того, хотя Оливье вовсе не считал себя влюбленным в Амелию, его отношение к браку с ней успело измениться. Своими поступками она показала, что она не красивая пустышка, а находчивая, преданная женщина. И он решил, что, когда город будет взят, он сделает ей предложение, и будь что будет. В конце концов, поскольку Тереза разумная женщина, она поймет, что он все равно не сможет на ней жениться.
Себастьен спросил у Армана, когда англичане собираются выступить в поход.
– Они собирают войска в Ганновере
[16]
. Полагаю, через несколько недель мы увидим их в Дюнкерке.
– А что лорд Келсо? – спросила Амелия. – Вы видели его?
– Лорд Келсо сейчас в Лондоне, насколько мне известно, – ответил Арман, улыбаясь ей. – Он будет руководить действиями на море и появится здесь вместе с английскими кораблями.
– И когда же это произойдет? – нетерпеливо спросила Тереза.
– Сначала они хотели выступить в июле, но, наверное, их следует ждать в августе. Это не так легко – согласовать движение войск по суше и по морю, так что проволочки неизбежны.
– Ну что ж, мы так долго ждали, что подождем еще, – заметила Анриетта. – Значит, вы приехали сюда, чтобы сообщить нам эту новость?
Прежде чем ответить, Арман оглянулся на Оливье.
– К сожалению, нет, – сказал он после паузы.
– Нам пришлось приехать, потому что нас к этому вынудили весьма печальные события, – мрачно проговорил Оливье. – И мы не уедем, пока не выясним, кто из нас предатель.
Тереза ахнула.
– Вы хотите сказать… Оливье! Вы подозреваете, что среди нас находится шпион?
– Не подозреваем, – ответил за друга Арман. – Это совершенно точно. К счастью, заместитель Буше, Ивернель, оказался падок на деньги, иначе все вы давно уже были бы обезглавлены.
Он заметил, как побледнела Амелия, и запнулся.
– Не стоит сгущать краски, Арман, – вмешался Оливье. – Хотя нельзя отрицать, что сребролюбие гражданина Ивернеля действительно оказало нам услугу. – Он пояснил: – Около месяца назад в Амьен пришел донос, написанный кем-то, кто живет в замке и знает все о наших планах. Ивернель сразу же понял, какую выгоду сулит это послание, и припрятал его для себя. Спустя некоторое время он явился к маркизу Александру и стал вымогать у него деньги, грозя разоблачением.
– Боже мой, – прошептал Себастьен. Он был еще бледнее, чем Амелия.
