Ни восторг Лилии, ни смущение Короля не доставили Сколу удовольствия, о котором он мечтал. Бремя новых знаний не позволяло радоваться.
– Я прочитал три. И половину четвертой.
– Потрясающе! – воскликнула Снежинка. – Почему ты раньше не сказал?
– Я думала, это невозможно, – добавила Воробейка.
– Поздравляю, Скол. – Король достал трубку. – Это серьезный успех, даже с учетом статьи. Ты поставил меня на место. – Он смотрел на трубку, прочищая чубук. – Выяснил что-нибудь стоящее?
– Да. Многое из того, что нам говорят, правда. Насилие, преступления, глупость и голод существовали на самом деле. Замки на каждой двери, почитание флага, границы между странами – все верно. Дети ждали смерти родителей, чтобы унаследовать деньги. Фантастически нерационально использовались людские и материальные ресурсы. – Он посмотрел на Лилию, долгожданный подарок которой таял на глазах, и ободряюще улыбнулся. – При всем этом товарищи сильнее чувствовали и были счастливее. Шли, куда вздумается, делали, что хотели, «зарабатывали», «владели» вещами, выбирали – все время выбирали – и оттого жили более полной жизнью, чем мы сейчас.
Король потянулся к табаку.
– То, чего ты более-менее и ожидал, так?
– Более-менее. Но есть еще кое-что.
– Да говори уже! – попросила Снежинка.
Глядя на Короля, Скол произнес:
– Тихоня не должна была умереть.
На него устремились все взгляды.
– О чем ты? – проговорил Король, пальцы которого перестали набивать трубку.
– А вы не знаете?
– Нет. Не понимаю.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Лилия.
– Так-таки не знаете? – повторил Скол.
– Нет. О чем ты? В доунификационных книгах пишется о Тихоне?
– Продолжительность жизни в шестьдесят два года – совсем не чудо химиотерапии, селекции и макси-кейков. Пигмеи в экваториальных лесах, чье существование было тяжелым даже по тогдашним меркам, доживали до пятидесяти пяти и шестидесяти. Товарищ по имени Горио, в начале девятнадцатого века, умер в семьдесят три, и это не было чем-то экстраординарным. Люди жили до восьмидесяти с лишним и даже девяноста!
– Невозможно, – возразил Король. – Тело столько не выдержит. Сердце, легкие…
– В книге, которую я сейчас читаю, 1991 год. У одного товарища там искусственное сердце. Он заплатил врачам, и они поставили его взамен настоящего.
– О, ради… Ты уверен, что понимаешь этот Frandaze?
– Francais. – Да, абсолютно. Шестьдесят два – не долгая жизнь, а относительно короткая.
– А мы умираем в шестьдесят два, – пролепетала Воробейка. – Почему? Если не должны?
– Мы не умираем… – промолвила Лилия и обратила взгляд на Короля.
– Вот именно, – подтвердил Скол. – Мы не умираем сами. Нас заставляет Уни. Он запрограммирован на рентабельность, рентабельность и еще раз рентабельность. Он просканировал все данные в блоках памяти – кстати, не тех игрушечных розовых кубиках, которые вы видели, если ходили на экскурсию, а безобразных стальных чудовищах – и вычислил, что шестьдесят два – оптимальный возраст для смерти. Не шестьдесят один и не шестьдесят три. Это дешевле, чем возиться с искусственными сердцами. И если шестьдесят два отнюдь не долголетие, которого мы по великой своей удаче достигли, – а это не так, я знаю, – то остается единственный логический вывод. Нам готовят профессиональную смену, и мы отчаливаем, на несколько месяцев раньше или позже, чтобы не вызывать подозрений чрезмерной точностью, – на случай если найдется кто-то достаточно больной и способный на сомнения.
– Вуд, Уэй, Иисус и Маркс, – пробормотала Снежинка.
– Да, особенно Вуд и Уэй.
– Король, что ты молчишь? – обратилась к нему Лилия.
– Я в шоке. Теперь я понимаю, Скол, почему ты думал, что я знаю. – Он обернулся к Снежинке и Воробейке. – Ему известно, что я химиотерапевт.
– А вы в самом деле не в курсе? – спросил Скол.
– Нет.
– В аппаратах для терапии есть яд? Да или нет? Это вы должны знать!
– Полегче на поворотах, брат, я все-таки тебя старше. Как такового яда нет, однако практически любой компонент в больших дозах может привести к летальному исходу.
– И вам неизвестно, какую дозировку получают товарищи в шестьдесят два?
– Дозировка определяется импульсами, которые идут непосредственно от Уни в кабинку, и отследить их нет никакой возможности. Конечно, я могу спросить Уни, из чего состояла или будет состоять конкретная терапия, однако, если то, что ты говоришь, правда, он мне солжет, так ведь?
Скол втянул воздух и выдохнул.
– Да.
– Когда товарищ умирает, симптомы похожи на старость? – спросила Лилия.
– Так меня учили. Хотя они вполне могут быть признаками чего-то совершенно иного. – Король посмотрел на Скола. – Ты нашел какие-нибудь книги по медицине на этом языке?
– Нет.
Король открыл большим пальцем крышку зажигалки.
– Да, это возможно. Вполне возможно… Мне и в голову не приходило… Товарищи умирают в шестьдесят два. Когда-то жили меньше, в будущем продолжительность жизни увеличится; у нас два глаза, два уха, один нос. Аксиомы. – Он чиркнул колесиком зажигалки и поднес ее к трубке.
– Все так. Я уверена, – промолвила Лилия. – Это логический итог идей Вуда и Уэя. Контролируй жизнь – и в конце концов дойдешь до того, чтобы контролировать смерть.
– Какой кошмар, – прошептала Воробейка. – Хорошо, что Леопард не слышит. Представляете, каково бы ему было? Не только из-за Тихони. Он ведь тоже, со дня на день… Нельзя ничего ему говорить, пусть думает, что все происходит естественно.
Снежинка вперила в Скола холодный взгляд.
– Зачем ты нам сказал?
– Чтобы мы ощутили печальное счастье. Или счастливую печаль, а, Скол? – ответил за него Король.
– Я думал, вы захотите знать.
– На кой ляд? – бросила Снежинка. – Что мы можем сделать? Пожаловаться наставникам?
– Я вам скажу. Надо набрать больше членов в группу.
– Да! – воскликнула Лилия.
– И где мы их возьмем? – осведомился Король. – Начнем хватать Карлов и Мэри прямо с улицы?!
– Хотите сказать, вы не можете на работе сделать распечатку местных товарищей с нетипичными склонностями?
– Без веской причины – нет, не могу. Один неверный шаг, брат, и меня самого будут обследовать, что, кстати, повлечет и твой повторный осмотр.
– Ненормалы есть, – сказала Воробейка. – Кто-то же пишет на стенах «долой Уни».
– Нужен какой-то знак, чтобы они смогли на нас выйти, – предложил Скол.
