Наступила третья весна – и Ду Цзычунь опять распростился с последним своим грошом, и во всем огромном городе Лояне не нашлось ни одного дома, где бы дали ему приют. Да что там! Ни один человек не подал ему и чашки воды.
И вот однажды вечером Ду Цзычунь снова пошел к Западным воротам Лояна. Безучастно глядя на небо, стоял он возле дороги, погруженный в печальные думы.
Вдруг откуда ни возьмись опять появился перед ним старик, кривой на один глаз и косой на другой глаз, и вновь задал ему тот же самый вопрос:
– О чем ты думаешь?
Увидев старика, Ду Цзычунь от стыда потупил глаза в землю и не сразу ответил. Но старик заговорил с ним так же ласково, как и прежде, и потому юноша смиренно сказал:
– Мне сегодня опять негде приклонить голову. Я думаю, что мне делать.
– Вот как! Жаль мне тебя. Я дам тебе добрый совет. Стань так, чтобы вечернее солнце отбросило твою тень на землю, и копай там, где обозначится грудь, – выроешь целую телегу чистого золота.
Не успел старик это сказать, как уже скрылся в толпе, словно бесследно растаял.
На другой день Ду Цзычунь вдруг снова сделался первым в Поднебесной богачом. И опять он дал волю своим прихотям. Многоцветные пионы в саду, лениво дремлющие среди них белые павлины, индийские факиры, глотающие ножи, – словом, все как прежде!
Не мудрено, что огромная гора золота, которая и в телеге-то еле поместилась, вся бесследно растаяла за каких-то три года.
3
– О чем ты думаешь?
В третий раз появился перед Ду Цзычунем старик, кривой на один глаз и косой на другой глаз, и задал ему все тот же знакомый вопрос. Юноша, как можно догадаться, опять стоял под Западными воротами Лояна, печально глядя на трехдневный месяц, тускло светивший сквозь весеннюю дымку.
– Я-то? Негде мне сегодня голову приклонить. Я думаю, что мне делать.
– Вот как! Жаль мне тебя. Но я подам тебе добрый совет. Стань так, чтобы вечернее солнце отбросило твою тень на землю, и копай ночью там, где обозначится у нее поясница. Выкопаешь целую телегу…
Не успел старик договорить, как Ду Цзычунь вдруг поднял руку и прервал его:
– Нет, не нужно мне золота.
– Тебе не нужно золота? Ха-ха-ха, выходит, надоело тебе купаться в роскоши.
Старик с видом сомнения пристально поглядел на Ду Цзычуня.
– Нет, не роскошь мне опротивела. Хуже того! Я потерял любовь к людям, – резко сказал Ду Цзычунь с помрачневшим лицом.
– Вот это любопытно! Отчего ж ты потерял любовь к людям?
– Все люди на свете, сколько их есть, не знают сострадания. Когда я был богачом, мне льстили, заискивали передо мной, а когда я обеднел, взгляните-ка! Даже доброго взгляда не кинут в мою сторону. Как подумаю об этом, не хочу больше быть богачом.
Услышав эти слова Ду Цзычуня, старик вдруг лукаво улыбнулся:
– Вот оно как! Ты не похож на других молодых людей, все прекрасно понимаешь. Так, значит, ты теперь хочешь жить бедняком, да зато спокойно?
Ду Цзычунь немного поколебался. Но потом, видно, решившись, с мольбой взглянул на старика и сказал:
– Нет, такая доля не по мне! Я хотел бы стать вашим учеником и постигнуть тайну бессмертия! Не таитесь от меня! Ведь вы маг-отшельник, наделенный высшей мудростью. Разве иначе могли бы вы за одну только ночь сделать меня первым богачом в Поднебесной? Прошу вас, будьте моим наставником и научите меня искусству магии.
Старик немного помолчал, сдвинул брови, словно размышлял о чем-то, а потом с улыбкой охотно согласился.
– Да, верно, я даос-отшельник
[8] по имени Те Гуанцзы, живу в горах Эмэй-шань. Когда я тебя впервые увидел, то мне показалось, что ты способен понять истинную суть вещей. Вот почему я дважды сделал тебя богачом, а теперь, если уж ты так сильно хочешь стать магом-отшельником, я приму тебя в ученики.
Нечего и говорить о том, как обрадовался Ду Цзычунь. Не успел старик Те Гуанцзы докончить своих слов, как он уже начал отбивать перед ним земные поклоны.
– Нет, не благодари меня так усердно. Станешь ли ты великим магом-отшельником или нет, зависит только от тебя самого. Если ты не создан для этого, вся моя наука не поможет. Ну, будь что будет, а мы сейчас вдвоем с тобой отправимся в самую глубь гор Эмэй-шань. В единый миг перелетим туда по небу.
Те Гуанцзы поднял с земли свежесрезанную бамбуковую палочку и, тихо бормоча какое-то заклинание, сел вместе с Ду Цзычунем верхом на нее, как на коня. И вдруг – разве это не чудо? – бамбуковая палочка со страшной быстротой взмыла в самое небо, подобно дракону, и понеслась по ясному вечернему небу.
Ду Цзычунь, замирая от страха, робко поглядел вниз. Но там, в самой глубине закатного зарева, виднелись только зеленые горы.
Напрасно искал он взглядом Западные ворота столицы (верно, они утонули в тумане). Седые пряди волос старика Те Гуанцзы разметались по ветру. Он громко запел песню:
Утром тешусь в Северном море,
А вечером – на юге в Цаньу.
В глубине рукава – дракон зеленый.
Как отважен я и велик!
Трижды, никем из людей не замечен,
Всходил я на башню Юсян.
Распевая стихи во весь мой голос,
Лечу я над озером Дунтон.
4
Бамбуковая палочка с двумя сидевшими на ней всадниками плавно опустилась на гору Эмэй-шань, там, где широкая скала нависла над глубокой расщелиной. Видно, было это на большой высоте, потому что светила Семизвездия
[9], сиявшие посреди неба, стали величиной с чайную чашку. Само собой, людей там от века не бывало, и тишина, нарушенная лишь на миг, сейчас же воцарилась снова.
Только и слышно было, как на горной вершине, где-то над самой головой, глухо шумит от ночного ветра одинокая, согнутая непогодой сосна.
Когда оба они опустились на скалу, старик посадил Ду Цзычуня спиной к отвесной стене.
– Сейчас я подымусь на небо, навещу там Сиванму
[10], – молвил Те Гуанцзы, – а ты тем временем сиди здесь и дожидайся меня. Быть может, в мое отсутствие появятся перед тобой злые духи и начнут морочить тебя, но ты смотри не подавай голоса. Что бы ни случилось с тобой, не подавай голоса. Если ты скажешь хоть слово, не быть тебе никогда магом-отшельником. Будь готов ко всему! Слышал? Храни молчание, хотя бы небо и земля раскололись на мелкие части.
