Мэриэл провела рукой по волосам.
– Он хотел знать, не довелось ли мне видеть человека, кравшего в парке цветы.
– Кравшего муку?
[33]
– Нет, цветы – цветы с клумбы.
– И что вы ему сказали?
– Что, конечно, не видела, иначе сразу бы сообщила в полицию, – ответила Мэриэл, доставая расческу.
Капитан покачал головой и с явным усилием произнес:
– Цветы? Суета и ерунда по поводу каких-то цветов. Им что, этим полицейским, совсем нечем заняться? Я уж было подумал, что-нибудь случилось с Люси.
Мэриэл на секунду прекратила расчесывать волосы.
– Что-то не так, капитан?
– Нет, нет. Все в порядке.
Он повернулся, чтобы вернуться к себе. На первой ступеньке он, похоже, запнулся, но тут же восстановил равновесие.
У Мэриэл округлились глаза. Она показала пальцем на верхнюю площадку лестницы.
– Корзина! – прошептала она. – Я оставила ее на площадке.
Я кивнула ей в знак того, что принесу ее, и повернулась, чтобы последовать за капитаном вверх по крутой лестнице. Он шел раздражающе медленно, опираясь рукой о стену. Одолев все ступени, он остановился на площадке, явно не собираясь как можно быстрее скрыться в своей квартире. Повернувшись, он посмотрел мне в лицо. Спрашивал ли он себя, зачем я последовала за ним по лестнице? Наклонившись, я подняла корзину, набросив белую материю на цветы.
Протянув дрожащую руку, словно желая прикоснуться ко мне, он сказал:
– До вашего отъезда, миссис Шеклтон, не будете ли вы так любезны заглянуть ко мне для конфиденциального разговора?
Я помедлила с ответом, не понимая, о чем он хочет побеседовать со мной.
– Но это только между нами. Ничего общего с мисс Джеймисон… – Он кивнул в сторону комнаты Мэриэл. – Сугубо личный разговор, если вы не возражаете.
Я осторожно надела корзину на руку, помня, что в ней находятся украденные яйца и молоко
[34], а также цветы.
– Хорошо, капитан. Я зайду к вам после завтрака.
Я подобрала туфли, которые Мэриэл сбросила с ног.
Интересно, что именно капитан собирается приватно сообщить мне? Какие-нибудь сведения о Джеральде? Хотя, конечно, моя надежда смехотворна.
Он медленно побрел к двери своей собственной квартиры, как человек, преодолевший долгий путь.
Неся корзину и яйца, я стала спускаться вниз по лестнице, тоже двигаясь довольно медленно, словно его неторопливость передалась и мне.
Мэриэл стояла над чугунной сковородкой, на которой трещали ломтики топящегося жира. Я поставила корзинку на стул и протянула ей утиные яйца.
Она тут же выпустила первое из них на сковородку.
– Не слишком ли оно большое? Может, мы его поделим?
– Хорошо. Ты будешь делать болтунью?
– Да. Надо еще каплю молока. Плеснешь?
Я нашла в корзине молоко и плеснула немного прямо на сковороду. Оно зашипело, и Мэриэл принялась разбалтывать желтки.
– Спасибо, что разобралась с нашей местной полицией, Кейт. Было бы как-то неловко давать показания перед местными судьями, вроде тех, что я давала мистеру Уитли. Ты спасла мою шкуру.
– Но не было же никакой необходимости обирать людей, Мэриэл! Мы могли бы просто выйти и позавтракать где-нибудь. И я бы купила тебе букет цветов.
– Все это как-то слишком буржуазно, – сказала Мэриэл, отметая мои слова взмахом руки. – Ты мой гость, и должна сытно позавтракать. Как правило, я веду себя по правилам, но тут вся моя наличность ушла на это представление. Театр страшно прожорлив, Кейт. Однажды он проглотит и мое сердце.
Я расставила на столе тарелки и разложила столовые приборы. Ноготки склонили свои увядшие головки. Я поменяла воду в кувшине и сменила ноготки на свежие гиацинты, добытые благодаря муниципальной щедрости Харрогейта.
– Ты знаешь, что мистер Уитли пригласил меня сегодня на ланч? – спросила Мэриэл, целиком сосредоточившись на разделе болтуньи из одного утиного яйца между нашими тарелками.
– Ты уже говорила это вчера вечером. Причем дважды.
Мэриэл состроила гримасу:
– Я могла бы сказать кое-что в свою защиту, но ты же не захочешь слушать.
– Что? И что ты можешь сказать?
– Что жизнь коротка, а искусство вечно. Я должна оставить свой след в театре, и если для этого надо стать немного, скажем, неправильной, я полагаю, что…
– Ты была совершенно бесчувственной. А теперь к тому же превратилась в воришку, и тебя еще и покрываю. Хватит меня дурачить. Это не то, что я должна делать, учитывая свое занятие.
– О, да. Я забыла, что ты у нас частный сыщик. Но, Кейт, нам же надо было чем-то позавтракать. Я не хочу появляться в «Гранд-отеле» голодной. Когда человек голоден, он ведет себя очень странно, не так ли?
«Что я здесь делаю?» – спросила я себя, жадно поглощая болтунью из утиного яйца и слушая советы Мэриэл о том, что сковороду не следует мыть после готовки – лучше вытереть ее куском газетной бумаги.
Потом она сменила тему и принялась рассказывать о знаменитых людях, с которыми ей довелось повстречаться. Вытирая свою тарелку кусочком хлеба, она произнесла:
– Я тебе говорила, что однажды познакомилась с Джорджем Бернардом Шоу?
– Нет.
– Это было за ужином по системе «шведский стол», и я надеялась с ним побеседовать. Он мог бы помочь мне сделать карьеру. Но я была так голодна в тот день, что постоянно думала о еде! Он заметил, как я прячу кусок жареной курятины в свою сумочку. Со стыда я хотела провалиться сквозь землю! Ты же знаешь, он вегетарианец. – Мэриэл вздохнула, вспоминая об утраченном шансе. – Он тогда объяснял нам технику Фредерика Александера
[35] – не мне лично, а всем, кто находился в этой комнате, на примере вставания с дивана. Он говорил, что в этот момент вы должны вообразить струну, которая проходит сквозь макушку вашей головы и идет вдоль всего позвоночника. Слышала когда-нибудь об этом?
