– Так что же для вас чудо? – настаивает Олег Эдвардович. Профиль у него не то чтобы мефистофельский, но, пожалуй, бог-трикстер Локи по ходу какой-нибудь успешной каверзы вполне мог бы глядеться таким: рыжеватым, горбоносым, самоуверенно-ироничным и не обращающим особого внимания на встречное движение.
– Я понимаю, к чему вы клоните. Давайте сначала договоримся о терминах. Я готов признать, что никаких чудес не бывает. Что бывает только проявление еще не известных нам физических законов, позволяющих обходить законы уже известные. Летать, проходить через запертую дверь. Только совершенно непонятно, как это способен делать с помощью волевого или еще какого усилия самый обыкновенный, с руками-ногами, человек…
– Ну, может, и не человек, – соглашается Олег Эдвардович с удовольствием. – Помните, как дон Хуан говорил Кастанеде? «Знаешь, Карлос, мы не совсем люди!» – и он, окончательно обернувшись от дороги ко мне, искренне, заливисто смеется.
* * *
Говорят, что один даос, в III веке обретший бессмертие и святость при помощи заветной киноварной пилюли, обрел заодно способность летать, проходить сквозь стены и пребывать в трех местах одновременно: встречая гостей у ворот, развлекая уже пришедших и удя рыбу на реке; тело его могло покрываться чешуей, а зрачки – становиться двойными.
Говорят, что при экзорцизме очень полезны чемерица, розовое масло и рута, и не спрашивайте, что всё это такое, – главное, что бесы очень их не любят.
Говорят, что колдуны-бвили умеют превращаться в животных, но чаще всего в кур и соколов.
Говорят, что одержимый Бароном Субботой, одним из божеств-лоа в гаитянском вуду, становится невоздержан в еде, курении сигар, питье рома и сексе (поскольку Барон – Хозяин Кладбищ – с мудростью бывалого единоросса совмещает ряд должностей, отвечая заодно и за деторождение), и неважно, если многие из ваших знакомых соответствуют этому описанию.
Говорят, что северный шаман, определив, какая у человека болезнь – болезнь жара (от избытка духов огня), холода (от избытка духов льда) или влаги (от избытка духов пара), бросается в погоню за духом и в случае успеха отбирает у него душу заболевшего.
И еще говорят – на одном портале в Рунете – что «практический тантрический курс на основе легендарной книги «Бардо Тодол», известной как «Книга Мертвых», позволит вам эффективно управлять тонкими энергиями на любом уровне реальности. Двухнедельные занятия от 800 у.е.».
Много чего, короче, говорят.
Илья, герой написанного Олегом Эдвардовичем романа, лично убеждается, что всё это не просто разговоры. Со своей возлюбленной, креолкой Адри, он едет в Парамарибо, столицу Суринама, знакомиться с ее родней, чертовски богатым кланом Рутгелтов. Парамарибо, город утренней зари, экзотичен и прян, даром что румбу-пасадорес с морем там никто не танцует, потому что город стоит не на море, а на реке; хасиенда Рутгелтов прекрасна; сами они милы и светски-универсальны, как и положено богачам, смешавшим в своих жилах множество угнетаемых и угнетенных кровей. Вот только они всерьез относятся к магическому культу уатта-водун. И не сомневаются в диагнозе семейного колдуна Ам Баке, утверждающего, что дух Ильи делит его тело с куда более сильным духом Папавинти, одной из малых богинь-куманти. И что куманти надо изгнать, потому что иначе Илья никогда не проживет собственную жизнь. Из Парамарибо Илью везут в джунгли и несколько дней подвергают странным, пугающе достоверно описанным ритуалам. Но в итоге оказывается, что дело вовсе не в его двоедушии, и фамилия прекрасной Адри вовсе не Рутгелт, и вообще нет никаких Рутгелтов, и Илья давно уже идет вслепую по конспирологическому лабиринту, выстроенному для него неведомыми людьми с неведомой целью. По лабиринту, ведущему из понятной реальности (в которой эзотерика – пикантная приправа к разговору в кафе) в суринамские джунгли и в топи гностической космогонии, откуда не факт, что можно выбраться, и точно нельзя выбраться прежним.
Роман называется «Суринам», был издан в «Колибри» и отлично продался.
Фамилия героя Ильи – Кессаль. Он выходец из богемной советской семьи, бывший филологический мальчик, закончивший МГУ. Он отсидел в лагере пять лет «за политику» и эмигрировал из СССР. Он живет в Нью-Йорке, доучивается в Колумбийском университете на финансиста и работает аналитиком на Уолл-стрит, пишет отчеты о дневной динамике между иеной и долларом. Он не женат и бездетен.
Фамилия автора Олега Эдвардовича – Радзинский. Он натурально сын Эдварда Радзинского. Он действительно оканчивал филфак МГУ, когда сел за «антисоветскую агитацию и пропаганду», и отсидел пять лет, сначала в Лефортове, потом в лагпункте под Томском. Он жил в Нью-Йорке. Он учился в Колумбийском университете на финансиста. Он сделал карьеру на Уолл-стрит, работал трейдером, стал инвестиционным банкиром. Он провел немало времени в Южной Америке. Он был с 2002-го по 2006-й председателем совета директоров «Рамблер Медиа групп». Он перестал им быть, вообще перестал быть финансистом, банкиром, топ-менеджером, крупным колесиком в механизме глобального мира. Он поселился в Ницце и написал роман, а сейчас пишет следующий. Он женат, и у него четверо детей: две дочери и два сына.
И он, кажется, действительно считает, что проживает не одну – собственную – жизнь, а отрезки разных.
Может быть, чужих.
* * *
– Значит, так, – инструктирует Радзинский. – Из машины ни ногой, сначала выхожу я, потом выпускаю вас.
Мы едем к нему домой. Джип шустро взбирается на гору, тормозит перед воротами, ворота отъезжают.
– Эрли, – объясняет хозяин, – еще ничего. Но вот Аскотт – мальчик серьезный. Так что для вашей же, Альсан Петрович, пользы.
Это саркастическое по имени-отчеству входит в условия игры. У Радзинского манера общения, слегка напоминающая обстановку в продуманной миллионерской приемной: всё безукоризненно корректно, но кресло для посетителя такое и так поставлено, чтобы тот, садясь, враз ощущал освежающую неловкость.
Эрдель Эрли и малинуа – бельгийская овчарка – Аскотт машут хвостами, салютуя хозяину. Радзинский подает знак. Я вылезаю из «вольво». Ужасный Аскотт секунду медлит – и прыгает на меня. Водружает лапы на плечи и пытается разом облизать всё лицо.
– Странно, странно, – ворчит Радзинский. – Он вообще-то чужих терпеть не может.
Неодобрение капитуляции Аскотта достаточно нарочито, чтобы подразумевать за собой нечто прямо противоположное. Непонятно только, чем доволен хозяин: тем, что гость удачно прошел экзамен у злобного сторожевого сфинкса, или тем, что он, как дурак, сидел в машине, послушно опасаясь добрейшего пса.
Уклоняясь от дружбы прыгучего малинуа, огибая что-то цитрусовое, проходя под чем-то вечнозеленым и над чем-то голубым, прозрачным – над бассейном то есть, присыпанным цветами не то бегоний, не то бугенвиллей, мы движемся к дому. Дом прекрасен. Дом словно перенесен сюда из Севильи или Кордовы, с мавританского, латинского юга. Внутри он прекрасен тоже: анфилада комнат, сквозь отороченные кованым кружевом арочные проемы и широкую террасу разбегающаяся в небо, в уходящий уступами вниз сад, в зеленый склон противоположной горы, в скромное равнобедренное декольте моря, над которым каждые пару минут косо взлетает очередной «боинг» или «эрбас».
