Очередь подходит, мы обретаем свои латте с барочной композицией из пены, садимся за столик, и я задаю Бодрову очередную косвенную вариацию на тему главного своего вопроса: скажите, как вам это удается, Сергей Владимирович? этот серфинг по гребню волны нескольких киноэпох: советской, перестроечной, постперестроечной? эти причудливые виражи с выходом через Азию в голливудскую премьер-лигу?
Бодров прихлебывает кофе и снимает темные очки, делавшие его похожим на героя абсурдистской комедии про шпионов.
– Это всё не просто так, а из-за «Монгола», – говорит он. – «Монгол» и в мире-то вообще произвел хорошее впечатление, а здесь особенно. «Монгол» ведь такой hand made – здесь уже не делают такое кино; делать постановку такого масштаба вручную, без компьютеров, – сложно и дорого. Это была безумная авантюра: мы начали снимать, потом встали, потому что не было денег, год подождали, нашли еще деньги, попросили всех участников процесса приехать, они приехали… – никто так не снимает, никто. Но на местных кинолюдей эта авантюра хорошее впечатление произвела. Америка – очень простая страна. С очень простым главным принципом: сделай что-то! Можешь что-то маленькое сделать, можешь – если можешь – большое… И если ты сделал, перед тобой открываются все двери. А дальше главное – не ошибиться. Я уже один раз проходил это – с «Кавказским пленником». После него все двери тоже открылись, но я ошибся. Теперь вот – снова… Надеюсь, что не ошибаюсь. Но не играть не могу. Вообще, знаешь, это как с теннисом. Если ты играешь в теннис, ты можешь быть чемпионом Мухосранска, и это прекрасно, – но попробуй сыграть где-нибудь в другом месте! На Уимблдоне, в Париже, на австралийском Оупене… Голливуд – место, где играют профессионалы. Кто лучше, кто хуже, но все профи. Поэтому есть азарт. Если ты хочешь быть в этом деле – значит, ты хочешь сыграть здесь. Деньги – это уже потом, хотя деньги тебе платят, конечно, и хорошие. Но прежде всего – азарт.
* * *
В азарте Бодров знает толк на самом-то деле. Из-за азарта будущий режиссер в свое время с позором был изгнан с факультета электрооборудования летательных аппаратов. Рожденный в Хабаровске сын врачей, он поступил на это самое электрооборудование, перебрав реестр желаемых профессий – от лесника и пожарного до журналиста; для журналистики препятствием тогда показалось заикание (Бодров по сей день заикается), ну вот и выбрал летательные аппараты. Но уже в старших классах школы стал играть в карты на деньги, и всерьез. Доигрался до полноценной лудомании с практически криминальными последствиями: воровал, вспоминает он, чтобы вернуть долги; у собственной бабушки украл все сбережения… Картежная страсть вскрылась, Бодров вылетел из института, чуть не угодил в армию: сам пошел, хрестоматийно просился в десант, не взяли, чуть не загремел в стройбат; спасла его добрая докторша, изыскав в крепкой бодровской челюсти несуществующий дефект, фатально несовместимый со службой в рядах вооруженных сил. Лишь после этого с азартными играми он завязал почти наглухо. Серьезный рецидив случился единожды, в Штатах, когда уже признанный режиссер Бодров остановился на ночлег в лас-вегасской гостинице, а утром спустился в казино – и проиграл всё, что у него было. Но однажды картежный опыт пригодился: в 1989-м Бодров взялся за начатый и заваленный другим режиссером фильм «Катала» – и сделал редкий для расхлябанных перестроечных времен крепкий триллер с молодым и харизматичным артистом Гаркалиным в роли картежника-виртуоза; не иначе знание материала помогло.
Азарт – правильное, нужное слово в ответе на вопрос «как у него это получается?». Покончив с азартными играми, Сергей Бодров не покончил ни с игрой, ни с азартом. Не отключил – напротив, вывел в штатный режим этот авантюрный двигатель своей натуры, а без такого двигателя не бывает таких биографий.
Не попав в голубые береты, пошел работать осветителем на «Мосфильм», начал сочинять, рассказы взяли на легендарную 16-ю полосу «Литературки», где подвизались тогда самые вольнодумные и острые перья империи, от Горина до Горенштейна, закончил сценарное во ВГИКе, работал корреспондентом «Крокодила» и объездил полстраны в кондовых и увлекательных «командировках по письму», пробовал так и эдак со сценариями – пока один из них в 1978-м не поставил режиссер Роговой, автор супершлягерных «Офицеров», и фильм «Баламут» не огреб шестидесяти-, что ли, – миллионную аудиторию, нечастую даже по тем временам…
У него было несколько браков. От одного из них родился сын Сергей, за свою короткую, яркую и страшно оборванную кармадонской лавиной жизнь ставший сначала Бодровым-младшим, а потом заставивший говорить об отце – Бод-ров-старший. Другой брак – с американкой Каролин Кавальеро – не дал кинематографического эха, пусть по времени и совпал с первыми бодровскими «заходами на Голливуд на бреющем». А нынешний союз с талантливым режиссером Гукой Омаровой следствием имеет несколько кинодетищ, включая недавнюю комедию «Дочь Якудзы», последнюю пока в бодровской фильмографии.
Взращенная еще в детстве, над книжками про путешествия, охота к перемене мест не покидает Бодрова и сейчас, придавая ему невиданную, прямо-таки раздражающую журналиста (не угнаться ведь!) мобильность: вот он в Лос-Анджелесе, – а вот уже в Москве, – а вот в Риме, обсуждает новый проект с художником-постановщиком Данте Феретти, – а вот во Владивостоке в компании с главредом «Новой газеты» Дмитрием Муратовым, Дмитрием Быковым и прочими интеллектуалами, – а вот в Аризоне, где прикупил в свое время задешево двадцать с гаком гектаров пустыни, – а вот в Таиланде, где мечтает построить когда-нибудь домик на острове, потому что «Таиланд – это моя страна, там всё мое: люди мои, еда моя, я там вообще другой человек, вот побреюсь еще наголо – и буду сливаться с толпой, языка-то я не знаю, но глаза у меня – азиатские!».
Однако на одних азарте и авантюрной жилке далеко не уедешь; вернее, далеко-то можно – но нельзя долго. Придирчиво разглядывая бодровскую биографию, я думаю, что вижу в ней не столько своенравный порыв таланта, сколько упорство гибкого профессионала, способного входить в одну реку дубль за дублем.
Такова, кажется мне, история его прерывистого романа с Голливудом.
* * *
Впервые Сергея Бодрова, с середины восьмидесятых ставшего не только сценаристом, но и режиссером, принесло на Запад большой культурной волной перестройки. Бодров тогда снял фильм «СЭР» («Свобода – Это Рай») про мальчика-детдомовца, и фильм оказался неожиданно востребован по миру. О серьезном прокате в Штатах речи не было, но фестивальная машина втянула Бодрова со свистом. И тогда же на него обратили внимание голливудские менеджеры и сказали: хочешь работать – давай, какие проблемы? Но он отказался: «Я сразу понял, что здесь интересно, но всё надо начинать с нуля. А этого я не мог и не хотел». И вернулся в Россию, которая быстро перестала быть вначале советской, а потом и кинематографической: ранние девяностые, кинопровал. Тут Бодров со своей тогдашней женой-американкой снова отправился в Штаты, включился в работу – соучастие в сценарии, первые гонорары, новое ощущение: «Я понял, что могу это делать, что нет никаких недоступных секретов, никаких непреодолимых различий, что по сути всё то же самое».
Понял – но все-таки не остался: по-настоящему крупный успех случился у него позже и в России. «Кавказский пленник» (1996) – вольная вариация на темы Льва Толстого и первой чеченской кампании, собравшая призовой урожай в России и вне ее, номинированная на «Оскар», упрочившая (вслед за михалковскими «Утомленными солнцем», 1994) статус Олега Меньшикова как главной постперестроечной русской кинозвезды – и впервые выведшая в кинозвезды Сергея Бодрова-сына. То есть мелькнул он уже в отцовском «СЭРе» в эпизодической роли трудного недоростка, но тут-то была вторая главная роль, ставшая по факту первой! В «Кавказском пленнике» впервые обнаружилось то, что позже на все сто сыграло в «Брате», – дьявольски убедительная органика Бодрова-младшего, позволяющая преодолеть общее проклятье постперестроечного кино. Как ни оценивай «Пленника», а младшебодровский потерянного поколения гвардии рядовой Иван Жилин не был фальшив. Год спустя – у Балабанова, в личине праведного убийцы Данилы Багрова, в осыпающемся Питере, под упадническую патоку «Наутилуса» – этот удивительный талант не фальшивить в насквозь фальшивое время сделает Бодрова-младшего последним идолом бывшего СССР, мстителем, всеобщим страшноватым, но справедливым братом; взлет из безвестных типов в национальные архетипы, которого никто более не повторил. А его отца, Бодрова-старшего, маховик тогдашнего успеха раскрутит на первый серьезный штурм Голливуда. И перед ним впервые откроются шустрые лос-анджелесские двери мирового кинобизнеса, и он в них войдет, и сделает беспроигрышный, казалось ему, выбор – проект «Running Free», трогательная и красочная история про мальчика и коня, рожденных для свободы в неудачные времена Первой мировой, но в удачных декорациях Черного континента.
