Реакция писателей, поехавших на ярмарку, мне понятна. Ольга Славникова прекрасно сформулировала в своем ответе на мое письмо: «На самом деле нас, российских литераторов, власть взяла в заложники». Бандиты взяли целую страну в заложники. Каждый опасается мстительной серой крысы, распределяющей деньги, в том числе на культуру: ведь у кого-то театр, у кого-то детский фонд, у кого-то молодежная литературная премия, у кого-то это единственная возможность поехать за казенный счет в Париж или Нью-Йорк, и т. д. и т. п. Увы, порыв негодования оказался направлен не против того, кто захватил заложников, а против того, кто независим от банды. Несвободные люди не могут простить другим их свободы. Я поступил по очень простому принципу: если можешь не связываться с преступной системой, не связывайся, не поддерживай ее.
Я очень рад, что мое письмо получило такое эхо и в России, и на Западе. Люди в Европе, Америке на самом деле имеют очень туманное представление о том, что происходит у нас. Интервью, статьи в западных СМИ дали мне возможность объяснить важные вещи о ситуации в России, повлиять на общественное мнение, ведь, кроме как о «Пусси», там почти ничего не писали об оппозиции. А что касается пиара, то мои книги переведены на тридцать языков не из-за письма, а из-за самих книг. Здесь обратная связь: только потому, что книги мои нашли читателей на стольких языках, обращение мое было услышано.
– Ну а почему вдруг именно сейчас такой решительный разрыв с «бандитами, взявшими заложников»? Не прошедшей весной? Ведь вроде вектор был давно ясен – да что там вектор, диагноз: примерно так всё и обстоит уже N лет. Разве что-то всерьез изменилось? Разве была какая-то поворотная точка?
– Диагноз был ясен всегда. Например, мое интервью, опубликованное 27 марта 2007 года в «Новых Известиях», было озаглавлено: «Писатель Михаил Шишкин: «В России государство – это главный враг, и его нужно бояться»». Но всегда хочется надеяться на что-то хорошее. Казалось, что и во власти есть вменяемые люди, они делают что-то для культуры, для литературы. Увы, события последних двух лет всё расставили по местам. Я тоже вместе со всеми ходил на протестные митинги. Вместо диалога с обществом власть в ответ повернулась к нам задом.
– В том самом письме была еще фраза: эта Россия – не моя Россия… А какой должна быть Россия, чтобы быть «вашей»?
– Правильная и желанная Отчизна – это страна, в которой для сохранения человеческого достоинства не нужно будет идти в герои или мученики. В России ты или воешь с волками – или тебя загрызают. Это опыт, накопленный затравленными поколениями. Это чертов круг, который мы всё никак не можем разорвать. У нас в конце восьмидесятых – начале девяностых не получилось. Дай бог, получится у тех молодых, кто пришел сейчас.
– Я читал в прессе вашу дискуссию с Акуниным о судьбах Отечества… Оба спорщика принимали как некую данность давнюю концепцию, согласно которой основные русские беды оттого, что в России два разных народа: грубо говоря, просвещенная либеральная интеллигенция и сторонники жесткости и архаики. Но не кажется ли вам, что это не русский эксклюзив? Недавно вот Александр Генис довольно остроумно писал о том, что и в США тоже два народа, и упертый правый протестант с Библией на столе и винтовкой на стене ничуть не ближе нью-йоркскому интеллектуалу, чем русский мент русскому интеллигенту; разница только в способности американских «двух народов» принять некую базовую картину мира, расходясь во всем прочем. Собственно, и Акунин примерно к этому в вашем разговоре клонил. А вы в ответ упирали на информацию как единственную силу, способную превращать «не наш» народ в «наш». Как-то это наивно, нет? Информации-то на самом деле даже с перебором – и что?..
– Ну да, и в Швейцарии разница между профессором цюрихского университета и крестьянином в Эмментале, поверьте, немаленькая. Но ни самый упертый redneck из американской глубинки, ни самый дикий альпийский горец никогда в жизни не откажутся от своих гражданских прав и свобод, что и объединяет всех американцев или всех швейцарцев в нацию. Западная цивилизация держится на самоуправлении общества снизу, а русская – на начальнике. Когда рухнула тюрьма, в которой мы все родились, появилась уникальная возможность построить себе дом по любому чертежу. Что мы снова себе построили? Единственно знакомую населению «вертикаль власти». Ты начальник – я дурак. Я начальник – ты дурак.
И смена начальника ничего не даст. Перемена мест от параши к окошку оставляет неизменной суть общественных отношений: рабы не чувствуют ответственности ни за свою страну, ни за подыхающую природу, ни за свой город, ни за свою улицу, ни за свой подъезд. Раб идет во власть, чтобы стянуть и улизнуть. Самоорганизация общества возможна только среди свободных людей. В России нужно измениться людям. Роль библейской пустыни, по которой Моисей водил свой народ, в XXI веке играет ТВ. Как промывают желудки, нужно промыть мозги. Если в течение года по каналам центрального телевидения давать свободную информацию, люди изменятся.
Допустить свободное ТВ для власти – сделать себе харакири. Но совершить достойное самоубийство требует благородства чувств, верховные рабы на это не способны.
– А вам не кажется как, простите, писателю-гуманисту, что сейчас не только Россия, но и весь мир (условно западный как минимум) переживает мощный кризис гуманизма? Того традиционного набора «что такое хорошо и что такое плохо», который как минимум с просветителей XVIII века был практически непреложен и для западного интеллектуала, и для русского интеллигента?
– От слов «писатель-гуманист» меня уже в советской школе тошнило. А если серьезно, то поживите в Америке или Европе и посмотрите, как обыкновенные люди делают ближним и дальним ежедневное конкретное добро – или лично, или через общественные организации, или еще каким-то другим способом, через фонды, пожертвования и т. д. и т. п. Этим живет общество – помощью слабому. И в этом суть государства, построенного таким обществом, – в охране прав слабых от сильных. А Россия – по-прежнему первобытная страна для сильных и очень поганое место проживания для слабых. И мы видим, как относится власть к попыткам людей самоорганизоваться для помощи, допустим, жертвам наводнения.
– Банальнейший из вопросов, но всё же: вас не тянет… ну пусть не вернуться в Россию, но приехать в нее надолго? Хотя бы чтобы более прямо включиться в текущую борьбу идей, и не только идей?
– Последние пару лет я больше времени провел в России, чем в Швейцарии. Ну это так, к сведению. Два года назад я женился, моя жена – москвичка. Так что чем и как живет Москва в последнее время, я знаю не из интернета. Конечно, я ходил на митинги, но больше пользы, очевидно, я приношу не ногами, а тем, что рассказываю о ситуации в России в статьях, в интервью, в газетах, на ТВ, на радио в Германии, Америке, Норвегии, Финляндии, Англии и многих других странах. Большинство людей на Западе ничего ведь в России не понимают, но хотят понять. Правительства всегда в негласном сговоре друг с другом. Законно избранный канцлер или президент, увы, всегда на очередном саммите пожмет руку нашему самозванцу. Я пытаюсь повлиять на отношение общества к режиму в России. В демократических странах это верный путь повлиять в конце концов и на политику правительств.
