Вода из перевернутого стакана капала с тумбочки на пол. Затем послышались новые звуки: скрип и шорох. Даже при своей слепоте Дон понял, что это заскользила в пазу складывающаяся гармошкой деревянная дверца стенного шкафа.
Господи. В крови забурлил адреналин. В комнате кто-то был. Разве только… О да, конечно – собака. Туле в душе был охотничьим псом. Он часто бродил по дому, вынюхивая всякую живность. Туле, должно быть, сдвинул створку, учуяв какого-нибудь чертова грызуна, что прячется за стенами. Дон сел на кровати, собираясь прикрикнуть на собаку, но тут в шкафу скрипнули половицы, а затем раздалось какое-то бормотание – нечто среднее между сипом и протяжным хрипением. Хотя инстинктивно Дон сразу понял, что это не было ни тем ни другим, он не смог подобрать нужного определения: он никогда такого не слышал. Сердце замерло, и он подумал: «Здравствуй, инфаркт», чувствуя, как сжимается грудь. Под кроватью что-то заскреблось, словно кто-то царапал ногтями по дереву, и снизу, прямо из-под его постели, снова послышался хриплый стон, похожий на натужное тяжелое дыхание больного пневмонией.
Дон вскрикнул и отшвырнул одеяло. Спрыгнув с кровати, он, спотыкаясь, подбежал к двери и распахнул ее настежь. Свет из коридора слегка рассеял мрак. Шкаф был пуст, если не считать рубашек, штанов и курток, аккуратно висевших на своих крюках. Вещи чуть покачивались. В темноте под кроватью ничего нельзя было разобрать. Бедолага Туле жался в дальнем углу комнаты. Его сотрясала дрожь первобытного ужаса, по неровностям пола растекалась лужа мочи. Не отваживаясь снова войти в спальню, Дон срывающимся голосом стал подзывать пса, и тот в конце концов вышел – поджав хвост и капая пеной из пасти, точно бешеный. Вдвоем они укрылись на кухне, и Дон увидел, что дверь в погреб и в самом деле приоткрыта на несколько сантиметров. Он закрыл ее, подпер стулом, подсунув его под рукоятку, как это делали в кино – наряду с открыванием замков с помощью кредитной карточки. Затем набросил куртку и позвонил шерифу, чтобы сообщить, что в его дом, судя по всему, забрался вор. Диспетчер пообещал немедленно выслать патрульную машину.
3
«Немедленно» превратилось в сорок минут. Дон оставил очки наверху, и от постоянного прищуривания у него разболелась голова. Наконец он смог немного прийти в себя и заварить кофе. Прибыли двое помощников шерифа на «Форде Бронко», вошли в дом и записали его рассказ о случившемся. Факт знакомства Дона со стариком Кэмби произвел на этих дружелюбных парней должное впечатление. Под аккомпанемент попискивающих и потрескивающих раций они обошли дом, стуча тяжелыми ботинками и освещая углы фонарями. Они проверили погреб (переглянувшись при виде подпертой стулом двери, но воздержавшись от комментариев) и обыскали амбар. Дон ждал их на крыльце, обхватив себя руками от холода и сырости. В черном море травы скрежетали лягушки. У Дона подгибались колени, и он ужаснулся от мысли, что из амбара парням уже не выйти, что он так и будет жаться здесь, окаменев, до тех пор, пока рок в виде чего-то невообразимого и неотвратимого не выскользнет оттуда и не сотрет его с лица земли.
Помощники шерифа вернулись и, неловко переминаясь, встали рядом. Их форма была перепачкана в пыли и паутине. Во время обыска они заметили енота на скате крыши с задней стороны дома, а также спугнули опоссума возле амбара. Опоссумы и еноты – злейшие враги, и до Дона могли донестись звуки их схватки, объяснил младший из пары, круглолицый сельский паренек, который, бесспорно, прекрасно разбирался во всякой ночной живности. Дон угостил ребят кофе и извинился за ложный вызов. В ярком свете кухонного светильника он стал задаваться вопросом, не была ли тревога и в самом деле ложной – побочным продуктом паранойи и изолированности, а то и, упаси господи, подступающей деменции. Происшествие уже начинало растворяться в вязкой жиже обычных дурных снов.
Более опытный из двоих поинтересовался, зачем Дон выкрутил в спальне лампочки. Дон не понял вопроса, и ему пояснили, что в светильнике на потолке и в прикроватном бра не было лампочек. Первый даже был отвинчен, плафон болтался на одном винте, из отверстия торчали провода. Нарушение пожарной безопасности, предупредил офицер, бросив на Дона косой взгляд, словно усомнившись в его здравом рассудке.
Дону стало неловко. Запинаясь, он выдал порцию чистосердечных извинений, одновременно пытаясь сопоставить только что полученную странную информацию с отсутствием следов вторжения. Помощники шерифа уверили его, что все в порядке – пожилой человек один дома, практически в глуши… лучше все перепроверить, чем потом сожалеть, верно? Может быть, отвезти его к кому-нибудь из друзей или в мотель? Дон отказался, признав, что было глупо с его стороны так бурно на все реагировать.
На часах было три ночи, когда огни их машины растаяли во тьме. Его мочевой пузырь разбух до размеров футбольного мяча, и Дон буквально поскакал в туалет, чтобы облегчиться, проклиная свое слабое зрение, свои капризные внутренности и свои, очевидно, потихоньку отмирающие мозговые клетки.
Остаток ночи он провел в гостиной, дремал и просыпался, подпрыгивая от малейшего звука. В промежутках между сном и явью он припомнил ночь, когда впервые услышал странные звуки в доме: лето 1962-го, они только получили дом в наследство. Он проснулся от скрипа половиц – что-то позвякивало и скрежетало, как будто в коридоре тащили по полу небольшой металлический предмет. Он начал было вылезать из кровати, но Мишель схватила его за запястье. Ее рука была холодной, правда? Словно из морозилки. До чего нереальным казался в полумраке белый овал ее лица. Ее черные волосы беспорядочно разметались, а пальцы сжимались все крепче, пока у него не захрустели кости. Наутро запястье распухло, и на нем остался лиловый след.
Не надо, милый, сказала она тихим, невыразительным голосом и притянула его к груди. Не оставляй меня одну в холодной постели.
Но она сама была – сплошной холод, ее руки, ее тело – под тонкой тканью рубашки они казались ледяными, как у мертвеца. А тем временем Дон покрылся потом, грудь стала липкой, пижамные штаны промокли, он тяжело дышал, как будто взбежал вверх по крутому склону.
Возражал ли он? Кажется, нет. Что-то еще произошло потом – тело налилось свинцом, веки слипались, а Мишель успокаивала его и гладила по голове, пока он не отключился. Утром все это стало казаться сном, да и в самом деле могло быть сном, насколько он мог судить. Очередной неприятный эпизод, почти забытый, почти погребенный в прошлом, пока не случались ночи вроде этой, которые наносили удар в уязвимое место, в рану, так и не затянувшуюся до конца.
4
– Удивительно, как это Винни тебя отпустила, – сказал Дон Курту, когда тот прибыл на следующее утро, чтобы приступить к великой реконструкции дома. Начать они решили с чердака. Дон фиксировал каждый предмет в специальном журнале, а Курт заворачивал их в газеты и раскладывал по коробкам. Предстояла долгая и грязная работа.
– Ну она меня не отпустила – она практически выгнала меня из дома.
Курт хлопнул рабочими рукавицами, и в голубоватом свете поплыли клубы пыли. Он похлопал себя по животу:
