Огни над головой бешено замерцали. На салон накатывали волны беспросветного мрака, перемежаясь красными вспышками аварийного освещения. Лампочки перегорели разом, с громким треском десятка петард, сухих костей под танковыми гусеницами. Ветер с воем налетел на фюзеляж, и самолет содрогнулся, слегка качнувшись в сильном вихре турбулентности. Кто-то выругался, из кухонного отсека послышался лязг железа, грохот упавших мисок. Дон впился пальцами в подлокотники кресла, вибрировавшего так отчаянно, словно собираясь сорваться с места.
С соседнего сиденья донесся шепот мистера Дарта. Нанкин, Дон. Поезд с пятнадцатью сотнями душ – солдат, торговцев и крестьян, матерей с детьми, кур и коз – пропавший поезд. Не потерпевший аварию, не подвергшийся налету. Просто пропавший, лопнувший как мыльный пузырь. Ты полагаешь, они провалились в разлом земной коры? Или считаешь, что их забрали марсиане?
В детстве Дон, начитавшись и насмотревшись документальных материалов о секретных правительственных проектах, однажды поинтересовался у Лютера, верит ли он в инопланетян. Старик окинул его жестким и холодным взглядом рептилии. Он наклонился вперед и раскрыл рот, будто собираясь проглотить внука. А затем зашелся этим свои ужасным надсадным смехом и смеялся, пока из его глаз не брызнули слезы и не полиловел нос. О, безмозглая плоть от плоти моей, ты, скороспелое отродье. Шар предсказаний говорит: попробуйте еще раз позже.
Самолет начало болтать, содержимое желудка запросилось наружу, и Дону показалось, что он не чувствует своих рук, что начинает растворяться в удушающей темноте.
В поезде было так холодно, что, несмотря на тесную толпу народа, забившую каждый сантиметр пространства, из его рта вырывался пар. Маленький, маленький мальчик по имени Синь или Хин; мать прижала его к себе, когда окна затянула смоляная пленка, погасло освещение, а корпус несущегося поезда превратился в запечатанную жестянку, в которой раздавались стоны металла и заглушенные крики; стоял кислый запах грязных тел, тесно сбившегося скота и ужаса. Рука его матери упала, и он вылетел из сиденья и взмыл вверх, когда вагон начал поворачиваться вокруг своей оси.
Дон застонал, зажал рот рукой, прикусил ладонь и утратил ощущение реальности…
Капсула вращалась, и Земля, бешено крутясь, исчезла под покровом бесконечной ночи, и чья-то бутылка с водой поплыла в воздухе к носу шаттла; чей-то пояс, алебастрово-белая лента кишок, наручные часы, распятие и четки – все кувырком. Лейтенанта вырвало прямо под шлемом; иллюминаторы зияли чернотой, словно выдранные с мясом розетки; кроваво-красный свет сочился откуда-то из глубины еле бьющегося сердца электросети. Из наушников доносился невнятный лепет кого-то из членов экипажа, а на заднем плане слышался какой-то бьющий по нервам звук, звериное рычание, треск замыкающихся проводов, крушение поезда, лавина, и кто это кричит, кто…
Над правым ухом Дона раздался голос мистера Клэкстона. Было не особенно больно. Нам понравилось. Попробуй при случае. Случай представится. Уже представился. Перед глазами Дона возникла четкая картина: Дарт и Клэкстон, Бим и Бом, пригвожденные к передним сиденьям служебного седана. Кровь хлестала из отверстий в их черепах, заливая лица. Они беззвучно кричали, на их губах лопались пузыри крови. В кадре появилась голова Бронсона Форда. Он улыбнулся и помахал рукой, и агенты бешено задергались, как утопающие.
Мальчик сказал, они пожирают детей. Дети предпочитают детей, ха-ха! Мозг, пока он еще живой, их любимое лакомство. Она наконец с ними. Твоя жена наконец-то знает все. Может быть, перед тем как настанет конец, ты узнаешь тоже.
Дон застонал, закрыл лицо ладонью и укусил себя за язык. Эта фантасмагория была порождением усталости, или пьянства, или расплатой за предыдущую невоздержанность – плохо пошедшая трава или ЛСД, он ведь вовсе не был пай-мальчиком в юности. Видения атаковали его с силой и напором подавленного воспоминания, которое, будучи вновь вызванным к жизни, обрушивается с мощью и яростью цунами или лавины. Леденящая, режущая алмазным наконечником мысль, что это и в самом деле может быть воспоминанием, наполнила его чувством безысходности.
И тут самолет прорвался сквозь облака, и в глаза Дону ударило солнце. Пилот принес извинения по интеркому за болтанку и заверил, что остаток полета пройдет гладко. Дон обвел взглядом спутников, отметив, что и они не чувствуют себя комфортно: Пайк уронил очки, а Раш позеленел и завалился набок; Ринг же сердито нахмурился на взъерошенную стюардессу, успокаивающую пассажиров дежурными фразами. Их краткий испуг рассеивался на глазах, прикрываемый смущенными усмешками и облегченным фырканьем.
Лиза отстегнула ремень безопасности и быстрым движением закрыла хлопающую дверцу багажной полки. Она одарила Дона натянутой профессиональной улыбкой и скрылась в кухонном отсеке. Дон сглотнул и отер лицо рукавом. Под брюхом самолета стремительно текли грозовые облака, их черные макушки выглядели угрожающе, то и дело озаряясь белыми огненными вспышками.
Посадка прошла благополучно. К сожалению, водитель, отправленный за ними, чтобы забрать пассажиров и багаж, еще не появился, и Ринг громогласно осведомился у сотоварищей и всех остальных, какая логика в том, чтобы запихивать их в машину, вместо того чтобы прислать вертолет, но ответить ему было некому, поскольку никто толком не был в курсе дела, и меньше всех Дон, который и вовсе чувствовал себя агнцем на заклании. Проторчав около двух часов в комнате отдыха у механиков, они убедили одного из закончивших работу пилотов подбросить их до ближайшей забегаловки. Дон заказал гамбургер и виноградную газировку и прилежно работал челюстями, пока остальные совещались на пониженных тонах. Тихое бормотание перемежалось лишь отдельными громкими вспышками саркастического смеха Ринга.
Забегаловка находилась в двух шагах от шоссе, окруженная тусклым созвездием разных мелких заведений, включая продуктовую лавочку и автосалон, у входа в который покачивался надувной гигант, циклоп, пытающийся ухватить когтями прохожих. В целом это был городок-магазин, одно из тех преимущественно безымянных поселений, которые, подобно заразе, проникли в глубь страны в начале предыдущего десятилетия и распространились повсюду, как рак. На востоке застыли низкие горы, укрытые облаками и туманом. Сквозь серую облачную пелену виднелся маленький, твердый, раскаленный добела солнечный диск. Дон вдруг заметил, что выводит багровые загогулины на пластиковой поверхности стола, обводя влажным пальцем кривые линии между пятнами и царапинами. Он потряс головой и сосредоточил внимание на кубиках льда, тающих в его газировке, пытаясь вспомнить, когда это он успел уколоть палец.
Наконец объявился водитель – присланная из лагеря геодезистка на грязном «блейзере», Элли Миллз, неряшливая с виду женщина с засаленными волосами до плеч и широким загорелым лицом. Во рту у нее не хватало нескольких зубов, и Дон обратил внимание на ее крупные, покрытые шрамами костяшки пальцев. На парковке, когда они начали грузить вещи в машину, Ринг решил толкнуть гневную речь. Элли пожала плечами и лаконично предложила всем, кому дорого его красивое личико, следить за базаром, что сразу положило конец спектаклю. Эпизод произвел на Дона некоторое впечатление.
