Cтраница 132
В 1957 году через Югославию переправляются на Запад и публикуются работы Имре Надя 1955–1956 годов – прежде всего полемически заостренные письма и заявления в Центральное Руководство Венгерской партии трудящихся (ЦР ВПТ), в которых развенчивалась политика М. Ракоши и его окружения и отстаивалась необходимость большего учета национальной специфики и более равноправных отношений с СССР
[835]. Автор этих записок, возвращенный в апреле 1957 года в Будапешт из румынской ссылки, находился в заключении. За начавшейся подготовкой судебного процесса внимательно следили в титовской Югославии, где опасались, что «дело Надя», подобно «делу Райка» в 1949 году, даст повод для развязывания новой международной кампании антиюгославской направленности. На Западе же вплоть до июня 1958 года ни публика, ни политические эксперты не проявляли большого интереса к фигуре Надя, воспринимавшегося, и надо сказать не без оснований, как достаточно заурядный коммунистический политик, который в силу своей непоследовательности и слабости не смог, в отличие от польского лидера В. Гомулки, овладеть ситуацией в собственной стране, но при этом потерял доверие Москвы. Публикация записок, дающих более полное представление о системе взглядов И. Надя и тем самым позволяющих лучше понять истоки его политической эволюции осенью 1956 года, лишь незначительно скорректировала сложившийся имидж. Ситуация в корне изменилась лишь после вынесения в июне 1958 года смертного приговора, потрясшего мировую общественность. Выходит множество публикаций об Имре Наде. Споры вокруг личности этого не покорившегося Москве коммунистического политика органично вошли в контекст более широких дискуссий о перспективах «национального коммунизма», развернувшихся в свете решений XX съезда КПСС и советско-югославского сближения, с учетом опыта польских и венгерских событий осени 1956 года.
В литературе, вышедшей по свежим следам процесса по делу Имре Надя, главным виновником расправы над бывшим премьер-министром Венгрии априорно называлась Москва, причем эту точку зрения, как правило, разделяли и левые на Западе, в том числе прокоммунистически настроенные интеллектуалы, не склонные афишировать своих разногласий с КПСС
[836]. Применительно не только к казни И. Надя, но – шире – к репрессиям против участников революции мало говорилось об ответственности нового венгерского руководства, которое считали марионеточным режимом, полностью зависимым от Москвы. Впоследствии это сыграло на руку Кадару: перейдя с начала 1960-х годов к более умеренной внутренней политике, а во второй половине 1960-х годов приступив к экономическим реформам, он умело эксплуатировал перед лицом зарубежного общественного мнения свой сложившийся со временем на Западе образ либерального коммуниста-реформатора, ограниченного в своих действиях лишь постоянной оглядкой на Кремль. Стереотип о решающей роли руководства КПСС в подготовке и осуществлении казни И. Надя господствовал в западной историографии по крайней мере до середины 2000-х годов
[837], пока, как уже отмечалось на страницах этой книги выше, не были опубликованы неопровержимые документы, свидетельствовавшие о том, что в начале февраля 1958 года Кадар получил от Москвы не использованный им шанс закрыть дело И. Надя без вынесения на судебном процессе смертных приговоров – речь идет в первую очередь о записях заседаний Президиума ЦК КПСС. Впрочем, отголоски этого стереотипа живы и сегодня – достаточно взять в руки нашумевшую, удостоенную пулитцеровской премии, но при этом неровную по качеству биографию Хрущева, принадлежащую перу известного американского советолога У. Таубмана
[838].
