В работе Мольнара предпринята попытка выявить движущие силы революции, подчеркнув плюрализм массового общественного движения Октября 1956 года, реконструировать систему ценностей того крыла движения, которое боролось за обновление венгерского социализма, придание ему подлинно демократического и гуманистического характера. Автор резко критичен в отношении позиции США, одним из первых в западной литературе сконцентрировав внимание на разительных противоречиях между пропагандистской риторикой администрации Эйзенхауэра (и особенно подстрекательской фразеологией радиостанции «Свободная Европа») и реальными, весьма осторожными внешнеполитическими шагами правительства США в условиях венгерского кризиса. По его мнению, даже в самый разгар холодной войны, при жизни Сталина, политика США в отношении восточноевропейских стран не была столь лицемерной и вводящей людей в заблуждение, как в 1954–1956 годах
[845]. Мольнару принадлежит также написанная им в соавторстве одна из первых биографий Имре Надя, представляющая его деятельность на фоне панорамного описания внутриполитической ситуации в стране в ее динамике. Самим названием франкоязычной версии книги, «Имре Надь – реформатор или революционер?»
[846], авторы пытались поставить перед собой вопрос для ответа, а для того, чтобы дать ответ, проследили путь превращения партийного реформатора в политика общевенгерского масштаба, вождя национальной демократической революции, хотя и потерпевшей поражение, что не могло не браться за точку отсчета при рассмотрении личности И. Надя.
Сходные цели ставил перед собой известный журналист и политолог Тибор Мераи, автор другой, еще более заметной, часто цитируемой биографии Имре Надя – «Тринадцать дней, которые потрясли Кремль (Имре Надь и венгерская революция)»
[847]. Подобно Мольнару, Мераи лично знал И. Надя, причем точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в книге с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста. Свидетель и очевидец событий у него, как и у Мольнара, остаются в тени, уступая место политическому аналитику и историку, владеющему всеми доступными ему в то время источниками по изучаемой проблеме. Деятельность Надя и в этой книге показана на фоне исторических процессов, происходивших в его стране в первое послевоенное десятилетие и достигших своей кульминации в остродраматических событиях «будапештской осени».
Надь предстает в работе Мераи как человек, соединявший в себе коммунистические убеждения с последовательным венгерским патриотизмом и глубоким чувством ответственности перед народом. Но рано или поздно приверженность национальным ценностям и неравнодушие народным чаяниям должны были вступить в конфликт с коммунистической идеологией, и это произошло именно в дни «будапештской осени». Патриотизм перевесил преданность наднациональной идее и СССР, что заставило И. Надя сделать шаг к пересмотру характера событий и к сближению с массовым движением за суверенитет. Правда, шаг этот был сделан слишком поздно, чтобы закрепить завоевания революции («революции потерянных 48 часов»). Трагедия Имре Надя заключалась, по мнению Мераи, в том, что он не поспевал за изменениями в настроениях масс, будучи пленником собственных идей и планов реформирования правящей партии, и долгое время не понимая, что для народа не представлял уже актуальности вопрос о неприемлемости некоторых партийных вождей, неприемлема была вся унаследованная от сталинских времен коммунистическая система.
Вышедшая в год, когда был проведен судебный процесс по делу И. Надя и его соратников, работа Мераи, как и вышеупомянутая книга «Правда о деле Имре Надя», была полемически заострена против обвинений, предъявленных бывшему премьер-министру на неправедном суде. Так, реконструируя события 23 октября, автор начисто опровергает версию о преднамеренной подготовке мятежа и захвата власти, показывает, что И. Надь вел себя в первый день восстания предельно осторожно и сдержанно.
Некоторые гипотезы Мераи получили документальное подтверждение в 1990-е годы, когда были рассекречены документы из советских и венгерских архивов. Так, он первым в историографии обратил внимание на взаимосвязь между поворотами в советско-югославских отношениях и развязкой в деле И. Надя. Обнародованные в 1996 году, сначала в российском журнале «Исторический архив», а затем и в венгерском издании, записи заседаний Президиума ЦК КПСС по «венгерскому вопросу» в целом подтверждают также справедливость представлений Мераи относительно логики, двигавшей в конце октября 1956 года Н. С. Хрущевым при окончательном принятии силового решения. Лидер КПСС должен был предотвратить формирование враждебной ему оппозиции, доказав соратникам по партии, что он дорожит унаследованной от Сталина системой социализма (по Мераи, «советской империей») не меньше других.
Симпатизируя венгерской революции, Мераи в то же время не был склонен замалчивать ее теневые стороны, когда «гнев народа обрушивался на жертвы, неповинные в преступлениях», вплоть до того, что в последние несколько дней октября «линчевание стало обычным явлением»
[848]. Он признавал также, что в дни революции в Венгрии можно было наблюдать «некоторые фашистские тенденции»
[849]. Но основный характер событий определяло, по его мнению, другое – доминировавшее требование о защите социалистических ценностей, с которым выступали почти все наиболее значительные силы, заявившие о себе на политической арене. К 3 ноября, доказывает автор, отчетливо обозначилась тенденция к нормализации, пресеченная советским военным вмешательством. В более поздней работе, написанной к 10-летию венгерской революции, Мераи сконцентрировался на изучении первого дня восстания, 23 октября
[850].
