В 1981 году на Западе выходит множество работ, причем часть глубоких аналитических исследований по-прежнему принадлежала свидетелям и участникам событий, в том числе военным историкам П. Гостони и генералу Б. Кираю, имевшим возможность взглянуть на них глазами не только историков, но и мемуаристов. Видное место в общем массиве публикаций занимали труды по военной истории, в том числе истории повстанческого движения. Внимание исследователей продолжал привлекать и внешнеполитический аспект венгерской революции
[893].
Одной из сверхзадач работ 1980-х годов было стремление ответить на вопрос: какую роль сыграл венгерский 1956 год в судьбах всего советского блока, как сказался на эволюции коммунистических режимов – не только Венгрии, но и других восточноевропейских стран, где коммунистические элиты, как и реформаторски настроенные силы, так или иначе должны были учитывать в своих действиях опыт «будапештской осени»
[894]. С началом необратимых перемен в Советском Союзе венгерский кризис рассматривался как первая фаза того процесса, который неминуемо должен был завершиться кардинальными изменениями всей системы международных отношений в Европе. 30-летний юбилей венгерской революции отмечался осенью 1986 года, в условиях начавшейся горбачевской перестройки, когда восточноевропейская интеллигенция жила предчувствием эпохальных событий, означающих крах коммунистического правления и прекращение советской доминации в регионе. Развитие событий подтверждало правоту К. Лефора, который в 1976 году на большой парижской конференции к 20-летию «будапештской осени» и «польского октября» спорил с теми, кто называл восточноевропейские страны «обществами безнадежности». Ведь рухнувший в Венгрии режим не смог бы встать на ноги без советского военного вмешательства. Тем самым венгерская революция, по его мнению, показала, что «изнанкой огромной мощи тоталитарного режима является его совершенно исключительная по масштабам уязвимость»
[895].
Изучение советской политики в отношении Венгрии, проводимой в условиях кризиса осени 1956 года и в последующие годы, все более входит в контекст активизировавшихся на Западе к исходу холодной войны исследований по ее истории. Причем к проблемам Венгрии 1956 года широко обращаются не только историки, но и политологи (советологи, «кремлинологи»), которых интересовали, прежде всего, процесс и механизмы принятия важнейших решений, а те или иные политические деятели, включая Имре Надя, рассматривались в первую очередь с точки зрения их отношения к советским, венгерским, международным институтам принятия определенных решений
[896], таким, как ООН. В ходе дискуссий о сути венгерских событий 1956 года большая часть авторов определяла их как революцию, мотивируя это тем, что в течение считаных дней произошел фактически полный распад действующих и началось формирование новых институций в масштабах всей страны
[897]. В связи с этим важно, однако, заметить, что в англоязычных изданиях наиболее употребимым было и остается слово «revolt», в сравнении со словом «revolution» несколько снижающее масштаб революционного действа, не позволяющее поставить венгерские события на одну доску, к примеру, с Великой Французской революцией 1789–1794 годах или некоторыми другими событиями, ознаменовавшими собой смену вех в истории европейской цивилизации, – речь идет и о российской революции 1917 года Предметом споров, особенно в эмигрантской среде, становится также вопрос о том, можно ли было избежать в Венгрии осенью 1956 года столь острого развития событий, как это удалось, в частности, тогда же в Польше
[898]. Ответ на него мог быть дан только на основе глубокого сравнительно-исторического анализа процессов, происходивших в разных странах Восточной Европы после смерти Сталина
[899].
