Как явствует из записей заседаний Президиума ЦК КПСС, в Кремле не только осознали невысокую результативность прежней восточноевропейской политики СССР, основанной на жестком диктате, но и сделали определенный шаг к ее пересмотру. Успех мирного варианта развития в Польше (спад напряженности в этой стране с отказом Москвы от силового вмешательства в происходящие процессы) был наилучшим аргументом в пользу возможности скорректировать такую политику без ущерба для безопасности СССР, а напротив, в интересах стабилизации положения в советском лагере. В сравнении с польскими событиями венгерские представляли собой гораздо более серьезный вызов советской гегемонии в Восточной Европе, ведь в Польше власть сохранялась в руках национально ориентированных коммунистов, сумевших довольно быстро стабилизировать ситуацию, тогда как в Венгрии в результате общенационального восстания рухнула вся система партийного государства, возникла угроза утраты коммунистами власти, при этом оставались неясными перспективы дальнейшего политического развития. Тем не менее и применительно к венгерскому кризису некоторое время всерьез рассматривались возможности компромиссного решения – когда стало очевидным, что силовая акция, осуществленная в ночь на 24 октября, явно не возымела ожидавшегося эффекта и только обострила ситуацию. Таким образом, дух XX съезда КПСС, провозгласившего идею многообразия путей к социализму, имел некоторый, пусть эфемерный шанс на то, чтобы реально проявить себя, пусть в ограниченной мере, в советской внешней политике не только на югославском и польском, но и на венгерском направлении. Однако при этом в Москве хорошо осознавали пределы уступок, границы своей внешнеполитической толерантности применительно к стране, входившей в сферу непосредственных геополитических интересов СССР. Столкнувшись с массовым сопротивлением, советские лидеры были готовы пойти на определенный компромисс даже в вопросе о многопартийности, но речь могла идти только о сохранении коммунистов у власти, в крайнем случае в коалиции с другими левыми силами, а во внешнеполитическом плане о подтверждении новым правительством союзнических обязательств Венгрии в рамках Организации Варшавского Договора.
Там, где дело касалось советских войск, дислоцированных в Венгрии, компромисс, как показали события, мог проявиться лишь во временном отказе от их вмешательства во внутренние дела страны. Но об уходе их из Венгрии и оголении сформировавшихся рубежей обороны советского блока речи быть не могло. Даже самый «либеральный» член Президиума ЦК КПСС А. И. Микоян был, судя по его донесениям соратникам, уверен в том, что в случае ухода советских войск из Венгрии их место вскоре займут американские войска. И после официальных заявлений Белого дома о том, что США не рассматривают Венгрию как своего союзника и не будут вмешиваться в конфликт, оставались в силе представления советской элиты об отсутствии вакуума в системе межблоковых отношений: если какое-либо звено выпадет из советского блока, этим не преминет воспользоваться Запад в своих интересах, что неминуемо приведет к нарушению баланса в международных отношениях, а значит – к возникновению потенциальной угрозы для СССР. Даже в самый разгар широко развернувшейся в мире кампании протеста против действий СССР в Венгрии некоторые влиятельные зарубежные наблюдатели, и в том числе генерал Ш. де Голль, в то время не обремененный каким-либо официальным статусом, акцентировали внимание на том, что советская акция носила в известном смысле оборонительный характер, поскольку речь шла отнюдь не об экспансии СССР в западном направлении, попытках овладения новым пространством и т. д., а всего лишь о стремлении восстановить статус-кво, удержав под своим контролем и не позволив выпасть из блока одной из стран, вследствие итогов Второй мировой войны отнесенных к советской сфере влияния
[937]. Здесь весьма очевиден приоритет геостратегических соображений при принятии решений над иными и, в частности, идеологическими соображениями. В 1968 году, когда возникли явные симптомы резкого ослабления советского влияния в Чехословакии, при принятии решений о способе действий официальная Москва руководствовалась в сущности теми же мотивами, что и осенью 1956 года применительно к Венгрии. Такая логика утратила силу вместе с самой ялтинско-потсдамской моделью послевоенных международных отношений лишь в конце 1980-х годов, когда явное поражение в экономическом соперничестве с США заставило Советский Союз уйти из Восточной Европы.
Сложившийся механизм воздействия КПСС и правительства СССР на ситуацию в «народно-демократических странах» предполагал нахождение местных компартий у власти, ведь всякое их оттеснение от власти неизбежно повело бы к резкому уменьшению советского влияния. Однако в условиях венгерского кризиса осени 1956 года особенно остро проявилось противоречие между возобладавшим не только в обществе, но и среди части коммунистической элиты стремлением к ослаблению диктата Москвы и, с другой стороны, усилиями СССР, направленными на удержание за собой контрольных позиций в Венгрии, как и во всей советской сфере интересов в Восточной Европе. Это противоречие было разрешено более привычным для руководства КПСС силовым путем. А. Микоян, отстаивавший курс на политическое разрешение конфликта, не был понят и поддержан своими товарищами по Президиуму ЦК.
Последовательности в проведении компромиссной линии в своей политике в отношении союзнической страны советским лидерам, таким образом, явно не хватило. С одной стороны, ее осуществлению мешало недоверие к правительству И. Надя, подвергавшемуся сильному давлению справа и оказавшемуся неспособным консолидировать ситуацию. С другой стороны, с распадом в масштабах всей Венгрии прежних партийно-государственных структур не оказалось иной силы, на которую советское руководство могло бы сделать ставку в своем стремлении переломить ход событий (показательны слова В. М. Молотова на одном из заседаний Президиума ЦК КПСС о том, что в Венгрии стало не на кого опереться). 31 октября окончательный выбор был сделан в пользу военной интервенции. Причем, как видно при сопоставлении записей заседаний Президиума от 30 и 31 октября, определенную роль сыграла присущая Н. С. Хрущеву склонность к политической импровизации.
Предпринятая в Венгрии военная акция решила краткосрочную задачу «наведения порядка» в этой стране в соответствии с бытовавшими в Кремле и на Старой площади представлениями о стабильности в одном из государств советской сферы влияния, но в более долговременном плане оказалась пирровой. Ведь осенью 1956 года СССР встал перед необходимостью отреагировать на вызов Запада, проявившийся прежде всего в притягательности либеральных, демократических ценностей для населения стран Восточной Европы, живущего под сенью коммунистических диктатур, и готовности, как показали венгерские события, бороться за эти ценности с оружием в руках. Иными словами, венгерские события стали самым наглядным свидетельством поражения социализма советского и восточноевропейского типа в идеологической борьбе с Западом, в споре за умы людей. Оказавшись перед угрозой дальнейшей экспансии западных ценностей, чреватой для СССР уже очевидными геополитическими потерями, советское руководство, расписываясь в своем поражении, смогло ответить на идеологический в своей основе вызов лишь посредством демонстрации грубой силы. Всему миру была продемонстрирована решающая роль силового фактора в сохранении Восточной Европы под контролем СССР. Упущенный в 1956 году шанс перестройки на новых, более эффективных и не столь откровенно силовых, основах системы отношений в лагере социализма способствовал углублению кризиса этой системы, приведшего в конечном итоге к ее закономерному краху на рубеже 1980-1990-х годов.
