При обсуждении ситуации в Венгрии принимался во внимание свежий опыт мирного разрешения кризиса в Польше. Смирившись с возвращением на польский политический олимп В. Гомулки, выступавшего за расширение самостоятельности Польши в рамках социалистического выбора, и пожертвовав маршалом К. К. Рокоссовским, освобожденным с поста министра обороны ПНР, лидеры КПСС пошли на уступки, которые, однако, сразу оправдали себя: уже 24 октября в Кремле не могли не заметить первых признаков ослабления напряженности в Польше. Рискнув после долгих колебаний сделать ставку на В. Гомулку с его прочной репутацией «правонационалистического уклониста», в Москве увидели, что менее зависимое от нее, но в то же время более популярное в своей стране коммунистическое руководство может оказаться для СССР предпочтительнее марионеточного правительства, поскольку способно собственными силами нейтрализовать недовольство в обществе и тем самым доставить меньше хлопот. Сдвиг вправо был предотвращен, Польша сохранена в качестве военного союзника. Удача мирного варианта развития в Польше, равно как и очевидная неэффективность вооруженной акции в Венгрии, где ввод советских войск только подлил масла в огонь вооруженного противостояния, заставили советских лидеров еще раз всерьез рассмотреть вопрос о возможностях мирного, политического урегулирования венгерского кризиса, лишь обострившегося после применения военной силы. При этом, конечно же, осознавались пределы уступок: можно было вывести войска из Будапешта, можно было позволить венгерским коммунистам включить в правительство в целях расширения его социальной базы деятелей из крестьянских партий 1945–1948 годов, можно было в крайнем случае даже разрешить венгерским властям признать справедливость многих требований повстанцев, но никак нельзя было допустить утраты коммунистами власти, ухода их в оппозицию.
Согласно распространенной версии, декларация правительства СССР от 30 октября об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими странами была не более чем уловкой, предпринятой для отвода глаз от военных приготовлений
[87]. Однако запись заседания Президиума от 30 октября показывает, что советское руководство на основе венгерского опыта всерьез рассматривало вопрос о необходимости некоторой корректировки характера отношений внутри социалистического лагеря. «Ходом событий обнаружился кризис наших отношений со странами народной демократии», – говорил министр иностранных дел СССР Д. Т. Шепилов. Антисоветские настроения в этих странах широки, продолжал он, и для того, чтобы их преодолеть, необходимо «устранить элементы командования» из практики межгосударственных отношений. Г. К. Жуков расценил венгерский кризис как урок «для нас в военно-политическом отношении». «Упорствовать дальше – неизвестно, к чему это приведет», – заключил он.
Зампред Совета Министров СССР М. 3. Сабуров связал истоки происходящих событий с недостаточно последовательным воплощением идей XX съезда КПСС.
Силовая политика в Венгрии, таким образом, не оправдывала себя. Очевидная неудача военного вмешательства 24 октября не только заставляла советских лидеров искать другие, более действенные способы разрешения венгерского кризиса, но и вплотную подводила их к мысли о необходимости определенного пересмотра характера отношений с восточноевропейскими странами, поскольку, при всей видимой всеохватное™ советского контроля над Восточной Европой, на самом деле не решалась главная задача – сохранения внутриполитической стабильности в странах этого региона, находящегося в непосредственной близости от СССР и входящего в сферу его жизненных интересов. Пребывая в состоянии немалой растерянности – ведь все испытанные до тех пор средства оказались неэффективными, – советские руководители решили всерьез (!) испробовать мирный вариант, увидев в курсе Имре Надя на компромисс с повстанцами (при условии сохранения основ коммунистического правления) последний шанс на стабилизацию обстановки.
Однако и эти надежды себя не оправдывали. Последующее разочарование в мирной тактике было связано с осознанием слабости правительства И. Надя, неспособного контролировать ситуацию («мы пошли навстречу, но нет теперь правительства»). Сказался и еще целый ряд факторов: давление китайского руководства
[88], развитие событий на Ближнем Востоке, где дружественный СССР Египет, за несколько месяцев до этого национализировавший Суэцкий канал, подвергся атаке со стороны Великобритании и Франции с участием Израиля. 28 октября военные приготовления на Ближнем Востоке были для Хрущева аргументом в пользу мирного разрешения венгерского кризиса – он хотел противопоставить свою способность к выработке мирного пути силовой политике империалистов. Однако массированная атака на Египет, произошедшая в последующие дни, заставила советского лидера пересмотреть свое отношение. Перспектива поражения Египта и угроза утраты власти коммунистами в Венгрии были восприняты им как звенья одной цепи, симптомы фронтального наступления сил империализма и отступления сил социализма и их союзников во всемирном масштабе («Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов-империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать… К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет»). Демонстрация военной силы в Венгрии стала бы, с точки зрения Хрущева, поддержанной соратниками, наилучшим опровержением представлений о слабости СССР. Именно так она была бы воспринята во всем мире.
Не меньшую роль сыграл и внутренний фактор – реальные опасения Хрущева, что утрата Венгрии как союзника вызовет негативный отклик многих его соратников по партии и не только крайних сталинистов, покажется им явным симптомом ослабления державного положения СССР за годы, прошедшие после смерти Сталина (показательно его высказывание на заседании Президиума ЦК 31 октября: «Мы проявим тогда слабость своих позиций. Нас не поймет наша партия»)
[89]. Как справедливо заметил еще в 1958 году первый биограф Имре Надя известный публицист и политолог Тибор Мераи, Хрущеву нужно было предотвратить образование враждебной ему коалиции консерваторов и силовиков, доказав, что он дорожит целостностью державы не меньше других.
За один день установки руководства СССР кардинально изменились: «Пересмотреть оценку, войска не выводить из Венгрии и Будапешта и проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии». С таким трудом, но, казалось бы, уже обретавшая свои очертания новая концепция восточноевропейской политики СССР, предоставлявшая союзникам большее поле самостоятельности, была на следующий же день, 31 октября, отброшена, произошел откат к более традиционной политике силового диктата. И это несмотря на то, что сложившаяся международная обстановка и однозначно декларированная позиция США едва ли давали серьезные основания говорить о возможности межблокового конфликта: «большой войны не будет», – признал сам Хрущев.
